О любви
в переводах Яна Пробштейна
Майкл Дрейтон (Англия,
1563-1631)
Сонет
Зачем ты спать, любимая, велишь,
Когда ночь призывает всех ко сну?
Ночь — время для возлюбленных, и лишь
Она всех сводит нас в семью одну.
Все существа столь счастливы, когда
Их тихий вечер собирает всех;
Заботы дня нас держат врозь всегда,
И только ночь дана нам для утех.
Ты столь учтива, Ночь, ко всем другим,
За что меня ты гонишь, не пойму,
Когда все льнут друг к другу, мной одним
Ты столь пренебрегаешь почему?
Пусть длится день и не наступит ночь,
Коль, милая, меня ты гонишь прочь.
Роберт Геррик (Англия,
1591-1674) [1]
Прелесть беспорядка
В нарядах беспорядок милый
Дает одежде вид игривый:
Батист, наброшенный небрежно,
Игривостью пленяет нежной;
Шнурок, мелькнувший петли мимо,
Изменит вид неотразимо,
Малиновым пленив корсетом;
Небрежность легкая к манжетам,
И ленты в беспорядке что-то;
Услышу жалобную ноту
В порывах юбки: в узелок
Свился на башмачке шнурок,
Что я почту за артистизм,
Чего не дарит педантизм.
Роберт Геррик (1591-1674)
К Дианеме
Ты, милая, очами не гордись,
Что озаряют, словно звёзды высь,
Твой лик, ни тем, что все сердца пленила,
Когда твоё — свободно, легкокрыло,
Ни роскошью волос, что над челом
Блуждают с томным видом, но о том
Помысли, что изысканный рубин,
Свисая с ушка нежного, один
Таким пребудет до скончанья лет,
Когда твоей красы простынет след.
Роберт Геррик
О сосочках Джулии
Ты зрел (восторгом поражён)
На белом розовый бутон?
Иль вишни (ты блажен вдвойне)
Средь лилий (кровь на белизне)?
Иль замечал, как луч в тумане,
Клубника плавает в сметане?
Иль зрел, как два рубина сочных
Горят средь жемчугов восточных?
Изящен столь (молчу о прочем)
Сосочек каждый, столь отточен.
Ричард Лавлейс (Англия,
1618-1658)
К Амаранте
Амаранта, дорогая,
Волосы не заплетая,
Дай, чтоб глаз или рука
К ним слетела бы легка!
Пусть летает без преград,
Ветер так проказам рад,
Когда брошена Заря,
В гнездышке твоем паря.
Каждый волос, локон, прядь
Опрятно дóлжно содержать,
Так приводит нас к наитью
Ключик с золотою нитью.
Ленточками невзначай
Дивный свет не омрачай,
Точно ночь луч солнца кроткий —
Ночь стряхни, тряхнув головкой!
Ричард Лавлейс (1618-1658)
Лукасте, отправляясь за моря
Когда б отсутствовать — быть врозь
С
тобой нам довелось;
Когда
я был бы одинок,
Блуждая
средь морских дорог,
И
ты была б одна,
Тогда молил бы я, чтоб сжалилась волна.
Не буду я просить у волн
Щадить
мой чёлн,
Иль Господа смирить свой гнев,
Мольбу пред бурями презрев,
Я счастлив, как и прежде,
Даст Бог или не даст моей надежде.
Пусть страны и моря меж нами,
Меж
нашими сердцами,
Но вера,
постоянство
Смиряют
время и пространство;
Мы в
высях встретимся незримы,
Как ангелы, любовью лишь хранимы.
Мы будем жить с тобой
Одной
судьбой
По смерти в небесах,
В губах, глазах,
Как духи говорить непринужденно,
Расставшись с оболочкой бренной.
Ричард Лавлейс (1618-1658)
Алтее из темницы
Любовь нескованным крылом
Взовьется
над темницей,
Ко мне божественным челом
Алтея
вдруг склонится,
И я в плену волос, очес
Не рвусь
я из тенет —
У вольных птиц среди небес
Такой
свободы нет.
Когда поток струится в чашах,
Не Темзы он приток,
На головах беспутных наших
Из роз сплетен венок;
Остудим жар сердец в вине,
Пусть здравиц льётся свет—
У рыб плывущих в глубине
Такой свободы нет.
Когда, как певчий дрозд, пою
Величье короля,
Спою хвалу я королю,
Восславлю милость я,
Сколь добр, велик, но стать мудрей
Он может с ходом лет—
У буйных ветров средь морей
Такой свободы нет.
Тюрьма — не стен высоких ряд
Не
клетка — средь решеток;
Отшельник я среди оград,
Чей дух
невинен, кроток;
Коль волен я в любви вполне,
Душа моя
вольна, —
Такая воля в вышине
Лишь ангелам дана.
Ричард Лавлейс (1618-1658)
Лукасте, отправляясь на войну
Не говори, что я жесток,
Что персей белизной,
Дум чистотою пренебрёг
Я, призванный войной.
Другую предпочтя — войну,
Я в бой
с врагом лечу
И с верой крепнущею льну
К щиту, коню, мечу.
Но пыл, что и тебе ведь мил
В моей измене есть:
Я так тебя бы не любил,
Коль не любил бы честь.
Сор Хуана Инес де ла
Крус (Мексика, 1651? – 1695)
Хочу
опровергнуть восхваления, которые сама же в порыве увлечения написала под
портретом поэтессы
Вот пред тобой мороки разноцветье,
ты видишь лишь искусства блеск хвастливый,
обман коварный чувств в неверном свете,
где броскость умозаключений лжива.
здесь обещает лесть велеречиво
от ужасов избавить впредь столетья,
а время – от забвенья, лихолетья,
и старость одолеть честолюбиво, –
сие – поделка ремесла, тщета,
цветок без корня на ветру в ненастье,
бороться с роком – да в ее ли власти? –
бездумное усердье, суета,
раздутые метафорою страсти,
смотри: се – труп, и прах, и пустота.
Перевел
с испанского Ян Пробштейн
Перси Биши Шелли (Англия,
1792 – 1822)
Философия
любви
С рекой сливаются ручьи,
К океану
льнет река,
И ветры обнялись в ночи,
Переплетаясь
на века.
На свете одиноких нет,
Всех
связал любви закон,
Почему же столько лет
Я с
тобою разлучен?
Целует розу друг, она
Раскрыла
лепестки свои,
К морю ластится луна,
Небеса
полны любви,
Ластится к волне волна,
Все
живет, любовь храня,
Почему, скажи, одна
Не
целуешь ты меня?
1819
Перси Биши Шелли
К...
Страшусь поцелуев, дева, твоих,
Не бойся
моих, друг мой:
Томится мой дух в глубинах глухих,
И твой
незыблем покой.
Страшусь улыбок, жестов, речей,
Не бойся
моих, мой свет:
Боготворю тебя, но страстей
В сердце
невинном нет.
1820
Перси Биши Шелли
К...
I.
Как слово одно захватали –
Могу им играть ли?
Как чувство одно презирали –
Тебе презирать ли?
Надежда неверью сродни,
Участье жеманно,
Яви же мне милость, взгляни –
Твоя мне желанна.
II.
Что люди любовью зовут,
Не жди – как дыханье,
Как небо, свободно от пут
Мое обожанье.
Стремится к грядущей звезде
Так мошка – едва ли
Не дальше в своей высоте
От нашей печали.
1821
Эмили Дикинсон (США, 1830-1886)
33
Когда бы вспомнить значило б забыть,
Все стерла память моя.
Когда забыть Вас значило бы вспомнить,
Почти забыла я.
Когда б отрадой скорбь была,
Была б весельем грусть,
Блаженны были б пальцы,
Что всё собрали в горсть!
Ок. 1858
47*[2]
Сердце, давай забудем его
Мы до скончанья лет!
Ты, быть может, забудешь Тепло —
А я позабуду Свет!
Чтоб из мыслей мне легче его изгнать,
Как забудешь, молю, дай знать –
Поспеши, не то, пока мешкаешь ты,
Я вспомню его опять!
Ок. 1858
226
Утонешь в море ль на виду —
Иль на беду —
Под Солнцем впредь
Ты встретишь смерть —
И в двери Рая тщетно
Стучишься безответно —
Я Бога изведу
Пока тебя не впустит он!
1861
Стивен Крейн (США, 1871 –
1900)
Если целый мир полетит в тартарары,
Мрак настанет и ужас,
И бескрайняя ночь,
Не останется места ни человеку, ни Богу,
Для меня будет по-прежнему важно,
Будешь ли ты и твои белые руки рядом
В этом долгом и обреченном паденье.
Стивен Крейн
* * *
Гляди: вот могила грешника,
А возле нее – грозный дух.
Поникшая дева с цветами пришла,
Но дух схватил ее за руку –
«Он недостоин цветов», – молвил дух.
Заплакала дева:
«Я так любила его».
Но дух сказал непреклонно:
«Он недостоин цветов».
Стоит подумать:
Если он был прав,
Почему же дева рыдала?
Артур Симонс
(Англия, 1865-1945)
Современная красота
Я факел, — молвила, — что мне за дело,
Коль
мотылёк спалю? Я Красотой
Горю,
чтоб Красоту живое зрело,
Мне стыд
и радость только звук пустой,
Я — в
совершенном свете полыханья
Огня, что сгубит смертные желанья.
Изольда
— я, Елена — я, видала,
Как Троя полыхала, рыцарь пал,
Служа любви. Весь мир — моё зерцало,
А время — след дыханья средь зеркал;
Пред образом моим
за веком век
Слова любви лепечет человек.
Бессмертна я; в моих глазах скорбь мира,
А радость жизни вьётся на устах,
Даруя мудрость мне, а ныне сирый
Затмился день мой: кто отринет страх
Для красоты? Пусть мой огонь высок —
Но умереть дерзнёт ли мотылёк?
Уильям Батлер Йейтс
(Ирландия, 1865 – 1939)
Соломон и Шеба
Пел Шебе Соломон
Целуя тёмный лик:
“С полудня целый день,
Не смолкнув ни на миг,
Лишь о любви твердим
Вдвоём, ладонь в ладони,
С тобой за кругом круг,
Как старый конь в загоне”.
А Шеба Соломону,
Сев на его колени:
“Когда б избрал учёный
Предмет для обсужденья,
Ты знал бы, Соломон,
Пред тем, как пали тени,
Что голова моя —
Лишь узенький загон”.
И Шебе Соломон,
Арабские глаза
Целуя, молвил так:
“Не знают небеса
Учёней нас с тобой,
Открыли мы закон,
Что может лишь любовь
Весь мир вместить в загон”.
Уильям
Батлер Йейтс
Блаженная
Джейн и Бродяга Джек
Лишь взгляды встретятся, дрожу
Я, как осиновый листок,
Пусть на замке дверь не держу,
Любовь уходит за порог,
Ведь меж закатом и зарей
Любви запутался клубок.
Кого к себе возьмет Господь,
Тот призрак вправду одинок,
Я – прах, лежит в могиле плоть,
А на земле – любви клубок,
Но в материнском чреве свет
Утраченный вернет мне Бог.
И там, в постели гробовой,
Где каждый призрак одинок,
Мы нитью связаны одной, –
Он лишь кивнет мне на ходу,
Погост минуя в час ночной,
И – мертвая – за ним пойду.
Уильям
Батлер Йейтс
Блаженная
Джейн о Боге
Ночной любовник тот,
Как вздумалось, придет,
С рассветом вновь в дороге,
Хочу того иль нет.
Мужчин простынет след –
Все остается в Боге.
В поход войска идут,
Тревожно кони ржут
И небо застят флаги,
Но заросло травой
Ущелье, где был бой, –
Все остается в Боге.
Застыли на пороге
Они, увидев свет
Однажды в доме том,
Разрушенном, пустом
В теченье многих лет, –
Все остается в Боге.
В любви лихим был Джек,
Мужчин же где попало
По свету носят ноги,
Но я не возроптала
И буду петь весь век:
Все остается в Боге.
Хуан Рамос Хименес (Испания, 1881-1958)
Ноктюрн
Слеза моя и звезда
слились и тогда
стали одной слезой,
одинокой звездой одной.
Ослеп я, и от любви
небо ослепло —
ничего в мире нет:
мир превратил уделы свои
в плач звезды и слезы свет.
Лазурный лёт
Небо летит по лазурной неге —
Лазурный полёт средь лазурных вод!
Окуни свою жизнь, растворись в этом беге,
В полноте земных и небесных щедрот!
Застынь, не шелохнувшись
в этой славе:
Небо на земле — полнота мирозданья!
В зелени лазурь и зелень в лазури!
Не нарушь, застынь на этой грани!
Душа и тело меж водой и небом.
В этом вечном свете всё живёт!
Это конец, бывший началом!
Лазурна волна, лазурен полёт!
Округлость
Коснуться плеч,
Коснуться волн,
коснуться туч,
коснуться скал.
Под светоносной десницей
душа осуществится.
Округла вечность, она
музыкой окружена.
Хуан Рамос Хименес
(1881-1958)
Цвета; идеи
Цвета, которые свет вливает в тела,
возвышают меня, восхищают меня, хранят от смерти;
идеи, которые в души вливает тьма,
будоражат, тревожат, жить не дают на свете.
Зачем нам цвета, идеи эти,
Превратившие нас в светотень?
Где они? Есть ли они?
Их
нет.
Их ли судьба —мерцая в потёмках сходить на нет?
Моя судьба — умирая, мерцая, давать свет.
Сара Тисдейл (США,
1884-1933)
Не твоя
Я не терялась в тебе, не твоя,
Не потерялась, хотя мечтала,
Как свеча, потеряться в свете дня,
Как
снежинка, что в море упала.
Ты любишь меня, и душа твоя
Столь же прекрасной видится мне.
Я есть, кто я есть, но я
Потеряться мечтаю, как свет в огне.
Брось меня вглубь любви своей,
Ослепи меня, оглуши,
Бурю обрушь на меня страстей,
Как свечу, меня потуши.
Джузеппе Унгаретти
(Италия, 1888 – 1970)
Невесомость
Для Бога, что смеется, как ребенок,
Этот гомон воробьиный,
Эта пляска средь ветвей.
От гнета освободилась душа,
И нежность такая в лугах,
И радость такая в оживших глазах,
И, словно юные листья,
На ветру замирают руки.
Какие темы избрать, подскажите?
Джузеппе
Унгаретти
Изощренное
проклятие
Изящная, когда тебя касаюсь,
Меня ты ужасаешь, каменея.
Ожесточившись, обнажишь идею,
Страданьем новым в тот же миг опутав.
Зачем творишь ты, разум, разрушая?
Зачем тебе внимаю?
Какой извечной тайной
Меня приворожил ты?
Преследую, ищу тебя.
Карабкаюсь без отдыха по склону,
А ты без устали беснуешься вдали,
Иль для того, чтобы отвлечь от тягот,
Меня ты проклинаешь изощренно?
Безмолвные надежды.
Подъемы бесконечны.
Бег, беспокойство губ, смятенье,
Ревнивый зной, озноб, мученье, смех,
Кричащий бред,
Клокочущее запустенье
И многолюдье одиночества,
И слава без крупицы снисхожденья, –
Я знаю, ложен ваш слепящий свет,
Но жизнь возможна ли без превращений
Твоих, счастливый грех?
Джузеппе
Унгаретти
Песня
Бедуина
Женщина поет на рассвете.
Завороженно вторит ей ветер,
На песок швыряет женщину он,
И уносит ее неподдельный сон.
Эту землю терзает жажда,
Женщина эта продажна,
Этот ветер – бешеный смерч,
А сновидение – смерть.
Перевел с итальянского Ян Пробштейн
Эзра Паунд (США,
1885-1972)
К Даме Аудиарте
Пусть ты мне желаешь зла,
Аудиарта,
Аудиарта,
Пальчики витиевато
Вьются в складках на корсаже,
Дух захватывает даже,
Аудиарта,
Аудиарта,
Высока, стройна, нежна,
Ты меня лишаешь сна,
Кто бы мог живописать,
Аудиарта,
Аудиарта,
Красоту твою и стать?
Словом лишь тебя целуя,
Расскажу
я
О прекрасной “Мьельс-де-бен”[5] –
Талии хвалу спою,
Взят корсетом этим в плен,
Не надеюсь на твою
Благосклонность…
Ни
на йоту,
Не сулишь мне ничего ты,
Дева, но хочу опять я
Лишь воспеть круженье платья,
Атласа водовороты
На ступеньках. Нет изъяна
В устье ног твоих и стана, —
Пусть тебе я ненавистен,
Это как одну из истин
В украшенье позолоты[6]
Ты прочтешь или балладу
Менестрель прервет руладой:
“Аудиарта,
Аудиарта”…
И Бертран из Альтафорта,[7]
Мастер высшего полёта,
Так воспел твои красоты, —
Пусть ты мне желаешь зла, —
Аудиарта,
Аудиарта,
Чтоб услышать гимн смогла
Ты в грядущем воплощенье,[8]
Тем избегнешь ты забвенья.
А когда стара, согбенна,
Ты утратишь совершенно
Совершенство формы, стать,
Будет хладом обжигать
Вешний дождь, ‑ стара душой,
Проклянёшь дом новый свой,
Станет жизнь горька в унынье,
Как теперь сладка она,
Лишь в мечтах тогда, юна,
Отрешившись от гордыни,
Ты смягчишься, чтоб узнать,
Что я сам не знаю ныне, ‑
Тою ты была ль когда-то,
Аудиарта,
Аудиарта,
Ради чьей красы прощал,
Аудиарта,
Аудиарта,
Que be-m vols mal.
Паунд
Девушка[9]
Вошло в мои руки дерево,[10]
По рукам заструился сок,
Вросло в мою грудь дерево –
Кроной вниз,
Как руки, ветви растут из меня.
Ты – это дерево,
Ты – это мох,
Ты – фиалки на ветру в высоте,
Дитя – в высоте – это ты,
Но всё это – глупость для мира.
Паунд
МАНСАРДА[11]
Прильни, мы пожалеем тех, кто нас богаче.
Прильни ко мне, дружок, и помни:
у
богачей есть слуги, нет друзей,
У нас — друзья, а слуг нет и в помине.
Прильни, давай жалеть замужних, холостых.
Заря ступает ножкой золотой,[12]
как
Павлова стопою золоченой,[13]
И рядом я с желаньем и желанной.
Нет в жизни ничего прекрасней,
Чем этот чистый час прохлады,
час
пробуждения вдвоем.
Паунд
НАДПИСЬ НА ВЕЕРЕ ДЛЯ ЕЁ ГОСПОДИНА ИМПЕРАТОРА[14]
О веер из белого шелка,
чист,
как иней на стебле травы,
Тебя отложили в сторону тоже.
Паунд
АЛЬБА[15]
Холодна, как бледные влажные листья ландыша,
Лежала она возле меня на заре.
Паунд
Соитье
Золочёные фаллосы крокусов
вонзились в весенний воздух.
Это не праздник мёртвых богов,
Но карнавальное шествие,
Шествие, о Джулио Романо[16],
Духу твоему столь любезное.
Диона, ночи твои опустились на нас.
Pоca покоится на лепестках.
Ночь вокруг нас не знает покоя.
Марианна Мур (США,
1887-1972)
Святой Валентин,
позвольте помочь, прикину сейчас…
Если те,
о ком помните вы,
думают не обо мне, а о вас,
полагаю, что имя на сувенире
или на открытке, дарованной вами,
должно начинаться с буквы «В»,
например, Вера, единственная дочь
Эль
Греко (хоть не доказали,
что дочь у него была; в ее вуали
накрахмаленной шифон внутри; точь-в-точь
в тон ее глаз в кольце камень; на шали
из белоснежного леопарда — рука,
и в крупных черных крапинках мех. Портрет
может быть виньеткой в овале,
копия, в раме увитой лозой. Или нет —
просто
цветок, означает, сказали,
любовь правды и правду любви,
Иными словами — фиалки цвет.
Стих — беззастенчиво смел — если уместно;
и всегда
опрятен, хорош собой,
как аккуратно написанная «8».
Любая
валентинка написана быть должна,
Но не
лучше ль, чтоб стих не путал себя с судьбой?
Томас Стернс Элиот
(США, Англия 1888 – 1965)
Из поэмы «Литл
Гиддинг» (Четыре Квартета)
Снижаясь, голубь в устрашенье
Огнем раскалывает твердь —
Надежду нам на очищенье
Даст в этом мире только смерть,
Зависит наших душ спасенье
От выбора между кострами —
Нас от огня очистит пламя.
Любовь ли ввергла мир в страданье?
Любви забылось Имя даже,
Живет воспоминанье,
Как соткала Любовь из пряжи
Пылающее одеянье,
И нам носить его веками —
Нас губит полымя иль пламя.
э. э. каммингс (США, 1894-1962)
любовь единственный всебог
кто землю радостной изрёк
что даже грустночеловечек
смог раскопать великий миг
любви начало есть возврат
морей чей хор гремит со дна
где страждет добела волна
от берега в свой дом морской
вернуться снова молодой
любовью милостивой так
нашептана краса небес
что и ярчайшая звезда
не затмевает свет очес
э. э. каммингс
любовь погуще чем сполна
забыть тоньшей чем вспоминать
пореже чем волна влажна
почаще чем пропасть
она безумней и лунней
не быть гораздо меньше ей
чем океан что лишь полней
и глубже всех морей
любовь победы невсегдей
не больше чем с конца начать
чем выжить никогдей
меньшее чем прощать
в ней солнцеумовы просторы
в ней больше смерти без
чем свод небесный весь который
лишь выше всех небес
э. э. каммингс
ненависть выдувает пузырь безысходности
в огромность мира систему вселенной и бух
—страх погребает завтра под скорбностью
и выходит вчера зелёный юный дух
радость и боль лишь поверхности (видна
(одна,а другая от взгляда скрыта)
не самоценна для жизни из них ни одна
от любви увесистей разменная монета
вот человек несёт к мадам смерти тушу
что никогдаст ему та без зимовесны сейчас?
она волчком в пальцах завертит эту душу
и (когда он не споёт) ничего не даст
насколько больше чем хватает нам с тобой
милая. А если я пою ты голос мой,
Хорхе Луис Борхес (Аргентина,
1899 – 1986)
Два
английских стихотворения из книги «Иной и прежний»
Беатрис
Бибилони Вебстер де Булльрич
I.
Тщетный рассвет встречает меня на пустынном
Перекрестке – я пережил эту ночь.
Ночи сродни горделивым волнам: синие тяжеловесные гребни
Со всеми оттенками недр под гнетом желанных
И нежеланных явлений.
У ночей есть свойство тайно одаривать и отнимать
То, что наполовину дано и отобрано, –
Это радость под мрачными сводами.
Уверяю тебя, ночи действуют именно так.
Этот вал – эта ночь оставила мне привычные клочья:
Лоскутки болтовни с парой заклятых друзей,
Обрывки музыки для мечтаний, дым горьких окурков.
Голод мой этим не утолить.
Большая волна принесла мне тебя.
Слова, любые слова, твой смех и – тебя,
Так безмятежно и бесконечно прекрасную.
Мы говорили, и ты забывала слова.
Рассвет-разрушитель встречает меня на пустынной
Улице моего города.
Твой профиль, повернутый в сторону, движение звуков,
Рождающих имя твое, биение смеха –
Эти сверкающие игрушки ты оставила мне.
Я перемешал их в этой заре, я терял их
И вновь находил, я рассказал о них
Бродячим псам и бездомным звездам зари.
Твоя богатая темная жизнь...
Мне нужно пробиться к тебе, я отшвырнул
Блестящие безделушки, оставленные тобой,
Мне нужен твой сокровенный взгляд,
Подлинная улыбка твоя – та одинокая
И насмешливая улыбка, которую знает
Твое холодное зеркало.
II.
Чем тебя удержать;
Я подарю тебе нищие улицы, отчаявшиеся закаты,
Луну одетых в отрепья предместий.
Я подарю тебе горечь того, кто слишком долго глядел
На луну одинокую.
Я подарю тебе предков, моих мертвецов,
Которых живые увековечили в мраморе: деда, отца моего
отца,
Убитого на границе Буэнос-Айреса, две пули
Продырявили легкие: мертвец-бородач был погребен
В коровьей шкуре своими солдатами.
Двадцатичетырехлетний дед моей матери
Повел в атаку три сотни всадников из Перу –
И поныне все они – тени на призрачных скакунах.
Я подарю тебе все, что есть в глубине моих книг,
Все мужество и веселие жизни моей.
Я подарю тебе верность того,
Кто никогда верноподданным не был.
Я подарю тебе собственное ядро, которое мне
Удалось уберечь – ту сердцевину души, которой
Нет дела до слов, до торговли мечтами: ее
Не затронуло время, несчастья и радости.
Я подарю тебе память о желтой розе,
Виденной на закате задолго
До твоего появленья на свет.
Я подарю тебе толкованья тебя,
Теории о тебе,
Подлинные и удивительные о тебе откровенья.
Я могу подарить тебе свою одинокость,
Свою темноту и голодное сердце.
Я пытаюсь тебя подкупить
Неуверенностью, опасностью и неудачей.
Перевел с английского Ян Пробштейн
Уистан Хью Оден (Англия,
1907 – 1973)
Одиночество
Влюбленные о разнице твердят
Меж пыткой одиночества и болью
От близости любимой – вот разлад:
Видения все чувства бередят,
А наяву – лишь призрак и не боле,
И плоти дорогой не видит взгляд.
На образ глядя свой века подряд,
Нарцисс не может слиться с ним, доколе
Он верой в одиночество разъят.
Ребенок, пламя, камень, водопад,
Как данность, видят мир и не по воле
Своей в неведении зло творят.
Взрослея, все, как Пруст, любовь таят
В себе, и чем сильней она, тем боле
Всяк одиночеством своим объят.
В несходстве быть различнее стократ
Влюбленные хотят не оттого ли,
Что выдуман, быть может, этот яд:
Быть одинокими не в нашей воле.
Орфей
К чему песня стремится? Летят ли руки на лире
В даль от птиц, от робости, от восторга?
К
неведенью, к счастью
Или к
познанию жизни?
Прекрасным острых звуков воздуха довольно;
Тепла довольно. Но если зима
Противится,
когда снежинка слаба,
Что
могут желанье и танец?
апр. 1937
Уистан
Хью Оден
Два
восхожденья
От обезумевших служак спасаясь бегством,
От грустных и никчемных лиц в округе,
На гору страха своего взбираюсь, руки
Тяну к губительной вершине, встав над бездной.
Ни пищи, ни питья; и сам себя простив,
Со склона низкого ползу с одышкой вниз,
Лицо в ошибках остужаю, ведь они
Украли жизнь мою, украсили, как миф.
Подъем с тобой был прост и легок, как зарок:
Вершин достигли мы и даже не устали.
В глаза друг другу мы смотрели, но вокруг
Мы ничего кроме себя не замечали.
Вернулись мы, богатства душ своих не более
Познав: любовь, придав нам сил, лишила воли.
Кэтлин Рэйн (Англия,
1908-2003)
Хрустальный череп
В фокусе мысли нет лица,
фокус солнца — в кристалле без тени.
Гибель жертвы во власти богов.
Вне поля зренья лежит фокус любви,
лик любви это ‑ солнце, зримое всеми,
череп жертвы это – зрения храм.
Очи жертвы это – кристалл прорицаний.
Солнце жизни очищает цвета.
Кристалл черепа это – произведение солнца.
Камень, который погубит меня, лишен тени.
Солнце сражает насмерть ударом полудня.
Прозрачность кристалла – есть суд божества.
Совершенство человека ‑ в достойной смерти,
Хрустальный череп – есть бессмертие жизни.
Сила богов в уменье любовь принимать.
Совершенство света есть разрушение мира,
а смерть и любовь вращают лики ночи и дня.
Озарение черепа – радость богов.
Кэтлин Рэйн
Скиталица Изида
И это тоже мой душевный опыт,
Тот расчлененный мир, что богом был ‑
Разбросаны остывшие останки,
Реальна отошедшая реальность.
Под капюшоном черным собирая
Останки обесчещенные жизни,
В пустыню одиночества гляжу –
Погибший мир, опустошенный разум.
Божественный, он в доме мира жил,
Как платье, день носил и красоту
Свою являл в зерне и в человеке,
Плывя вдоль плодородных рек. Любовью
Он наполнял мое пространство ночи.
Вот – очертанья рук на туче тают,
Из ран солдата кровь его течет,
Его останки на полях сражений,
Как самолета фюзеляж в песках.
Собору мертвому подобен череп,
Лучи короны на консервных банках
И в груде битого стекла сверкают,
В канаве водосточной – отблеск глаз,
А сила ‑ в камне павших городов.
Копаясь в соре кухонном мечтаний
Средь черепков прошедшего, найду ли
Его любимый оскверненный лик?
Ужели бездны сна – его могила?
За смутным краем ночи, в склепе страха
Его останки. Даст ли силу бред
Кошмара? В гибельной пучине той
Король-рыбак лежит ли? По фрагментам
Божественным мандалу созидаю,
В ней центр есть сердце Бога, солнце, лотос
И электрон, в котором пульс миров, ‑
Утраченная сила созиданья,
Дабы воскреснуть мог в последний день,
Кто в первый день творенья в мире жил.
Чеслав Милош (Польша,
1911-2004)
Из книги «Безымянный город», 1969
По луной
Когда в цветастых платьях под луною гуляют женщины,
Я поражаюсь из глазам, ресницам и всему строенью мира.
Мне кажется, что от такой любви
Могла бы, наконец, открыться Истина.
Чеслав Милош
Маленькой
негритянке, играющей Шопена
Когда б ты увидел, пан Фридерик,
Как на клавиши темные пальцы ложатся
И головка курчавая клонится к пальцам,
Как в стоптанной туфельке тонкая ножка,
Как детская ножка педаль нажимает,
И звука тогда первоцвет расцветает,
А зал затихает вдруг в этот миг.
Когда б ты увидел, как в сумраке зала
Улыбка в губах приоткрытых сверкала
И как унесло фортепьяно невзгоды,
Как луч по наклону струился от свода
И как пролилась сквозь витраж из окна
В тот городок птичьим гамом весна, –
Увидев бы эти парящие звуки,
Солнечный луч сотрясавшие с дрожью
Над черным лицом, что склонилось на руки,
Быть может, сказал бы, что стоило все же...
Перевел с польского Ян Пробштейн
Луис Пастори (Мексика,
род. в 1921)
Марамби,
индеанка далекая
Марамби,
индеанка далекая,
в какой земле тебя найдут мои глаза;
А руки мои пространства какие должны разомкнуть;
С какой
далекой луны твоя печаль снизошла;
На древо какое упала твоя немота;
Где твой голос, где апельсиновый бархат над морем;
Где ракушка морская твоя, где туманная гавань;
Где молчанье твое, имя твое, твоя беспредельность;
Голос
твой, украшавший узорами воздух,
улетучился из неистощимой клепсидры миров,
голос, которому подражали певчие птицы.
Очей
твои одиночество, утекли кудри твои
меж
пальцев моих.
Одиночество плоти твоей подле меня.
Мои слова только отблеск твоей красоты.
Одинокость кристалла, которым стала
улыбка твоя. Одинокость всего, что было тобой.
Какое
сиянье таится в твоих зрачках;
Какие слова таятся в твоих устах;
Ударь,
Марамби, в барабан воспоминаний.
Смежи очи в водах, где до блеска луна металлы свои
начищает,
и вернись. Цветок воздуха, стебелек зеленый,
сердце точеное, серп луны истонченный.
Перевел
с испанского Ян Пробштейн
Сильвия Плат (США,
1932–1963)
Метафоры
Я — загадка в девяти слогах,
Я — слон, массивное жилище,
Я — дыня на двух плодоножках,
Красный плод, иворий, волокно,
Я — хлеб, вздымающийся на дрожжах,
Я — кошель, полный монет новых,
Средство, сцена, в телкЕ корова,
Яблок съела мешок зеленых,
В поезде, с коего не сойти.
1959
Соискатель
Во-первых, тот ли вы, кто нам нужен?
Есть ли у вас
Вставная челюсть, костыль, вставной глаз,
Протез или крюк,
Накладные груди или резиновая промежность,
Швы на месте ампутации? Нет, нет? Как
Доверить вам это тогда?
Не плачьте.
Раскройте ладонь. Пуста?
Пуста. Вот рука,
Чтоб вложить в нее, она готова
Носить чайные чашки, снимать головную боль,
Исполнять любые приказы.
Возьмете замуж?
Она наверняка
Закроет ваши глаза в конце
И растворит всё горе.
Мы создаем новые виды из соли.
Вы я вижу совершенно голый
Примерьте-ка этот костюм —
Черный и жесткий, но неплохо сидит притом.
Женитесь на нем?
Он водонепроницаем, противоударен,
Пожаростоек, не страшны ему взрывы бомб.
Поверьте, в нем вас положат и в гроб.
Теперь голова, но извините, пуста голова.
У меня есть от этого средство одно.
Выходи из чулана, радость моя.
Ну, что, какова?
Как чистый лист гола пока, но
Через двадцать пять лет будет как серебро,
А через пятьдесят — золотая.
Как ни глянешь — кукла живая.
Может шить, стряпать, болтать,
Болтать, болтать, не смолкая.
Она исправна, с ней все в порядке.
У вас дырка — это припарка.
У вас глаз — это образ.
Это твоя панацея, мальчик мой.
Женишься ли на такой, на такой, на такой.
11 октября 1962
Чарльз Бернстин (США, р. 1950)
Весь виски в раю
Ни за весь виски в раю
Ни за всех мух в Вермонте
Ни за все слезы в подвале
Ни за мильон полетов на Марс
Ни когда бриллиантами ты б заплатила
Ни когда б заплатила мне жемчугами
Ни когда б кольцо с рубином мне подарила
Ни когда б кудряшки свои отдала
Ни за весь огонь в аду
Ни за всю лазурь небес
Ни за империю даже
Ни за душевный покой
Нет, разлюбить тебя не смогу никогда
Нет, пока еще бьется сердце
И даже тогда в песнях своих и стихах
Буду любить тебя снова по смерти
[1] Геррик (Robert Herrick) — священник англиканской церкви, был викарием.
Окончил Кембридж (1617 бакалавр, 1620 магистр). Во времена Кромвеля,
разумеется, был отстранен от богослужения, но после реставрации с 1662 г.
возобновил свою деятельность и оставался священником до смерти.
Печататься начал в 1640 г., но потом была большая пауза,когда он тщательно
редактировал свою книгу "Геспериды", особенно во время изгнания, и
тогда же опубликовал ее в 1648. В Лондоне входил в круг Бена Джонсона и стал одним
из выдающихся сподвижников последнего (который помимо всего прочего написал
первую выдающуюся книгу о Шекспире, похоронен в Уголке Поэтов в Вествистерском
Аббатстве - Пантеоне Англии). У Джонсона
неизмеримо шире диапазон, эрудиция, круг интересоваваших проблем, но он более
абстрактен, тогда как у Херрика стих изобразительнее, детальнее, чувственнее.
[2]
Переводы, помеченные *, были опубликованы в книге Эмили Дикинсон. «Стихотворения. Письма». М.: Наука,
2007.
[3]
Предисловие Паунда: «Тому, кто читал
что-либо о трубадурах, хорошо известна легенда о Бертране де Борне и Мадам
Маэнт из Монтаньяка, а также песня, которую он сложил о ней, тогда как она не
посвятила ему ни одной строчки; песню, в которой он, стремясь изобразить её
совершенной, молит у каждой знатной дамы Лангедока какую-нибудь прекрасную
черту или качество: так, у Цембелины он заимствует её “escart amoros”,
остроумие и взгляд, озаренный любовью; у Аэлис – красноречие; у виконтессы де
Шале – шею и руки; у Аньес из Роукарты – волосы, такие же золотистые, как у
Изольды; и даже у леди Аудиарты, «несмотря на то, что та желала ему зла», он
позаимствовал и восхвалил её прекрасную фигуру. Все это он сделал для того,
чтобы создать “Una Dompna Soiseubuda”, составной образ или, как говорили
итальянцы, “Una Donna Ideale” (идеальную даму)».
Que be-m vols mal (прованс.). — Эпиграф переводится как
«Пусть ты мне желаешь зла» и взят из строки одноименного стихотворения
провансальского поэта XII века Бертрана де Борна, к которому Паунд также
обращался в стихотворениях “Provincia Deserta,” “Dompna Pois De Me No’Us Cal”,
являющемся переложением стихов Бертрана, из которого Паунд впоследствии взял
основную тему для стихотворения “Близ Перигора”. Альтафорт – Замок Бертрана де Борна на провансальском языке носил
название Аутафорт.
[5] “Мьельс-де-бен” (прованс.) —
прекрасное зеркало по-французски: Mieux-que-bien: более, чем прекрасная,
букв.: лучше, чем хорошо — псевдоним Гишарды де Бежу, жены виконта де Гомборн,
единственной дамы, которой помимо Маэнт де Монтаньяк Бертран посвятил
стихотворение. Согласно преданиям, Маэнт не простила де Борну этой маленькой
«измены».
[9] Девушка
A Girl
Впервые опубликовано в
книге «Ответтные выпады», было включено в оба издания “Lustra” (Pound 1916 и
Pound 1917), “Umbra” (Pound 1920) и в книгу «Personae» (Pound 1926).
Подобно
стихотворению «Дерево», «Девушка» посвящено теме превращения, метаморфозы. О
концовке сказано в статье Элиота (предисловие к изд. Faber & Faber,
1928, 1948): «Здесь,
как видите, «чувство» оригинально в лучшем смысле, а фразы не совсем
«совершенны», последнюю строчку мог бы написать и я или десяток других людей.
Однако она не является «неправильной», и вряд ли я смог бы ее улучшить».
[10] Вошло в мои руки дерево — здесь двойная метаморфоза: превращение
девушки в дерево и говорящего в «дерево-девушку».
Обычное
для стихотворений Паунда того времени сочетание критики буржуазии и
прославление образа жизни богемы, но это стихотворение Паунд выделял как одно
из лучших современных стихотворений тех лет. В 1922 г. стихотворение было
положено на музыку Дж. Холбруком. Впервые опубликовано в “Poetry” 1913, II
(апрель), New Freeman 1913, I (15 августа), а также во всех изданиях книги
«Lustra» (Pound 1916, Pound 1917) и «Personae» (Pound 1926, Pound 1950, Pound
1952, Pound 1968, Pound 1990).
[12] Заря ступает ножкой золотой — образ восходит к Сафо (XIX), которая
описывает Зарю (Эос) в золотых туфельках. Оскар Уайльд пишет, что у Красоты
«тонкие золоченые ножки» («Критик как художник»).
[13] как Павлова стопою золоченой — великая русская балерина Анна
Павлова (1885-1931) впервые выступила в Лондоне в 1910. Паунд восторгался не
только Павловой, но и постановкой хореографа Фокина.
[14] Надпись на веере для её господина
императора
Fan-Piece, For Her Imperial Lord
Впервые опубликовано в журнале “Glebe” I, 5 (февраль 1914); включено во все
издания книги «Lustra» (Pound 1916, Pound 1917) и «Personae» (Pound 1926, Pound
1950, Pound 1952, Pound 1968, Pound 1990).
Надпись на веере для
её господина императора — по мотивам эпизода из жизни китайской поэтессы I века
до н. э. Бань цзеюй, поведанной Джайлсом в «Истории Китайской литературы» (см.:
Giles 1901). После того, как император взял более молодую любовницу, она
послала ему шелковый веер написав на нем стихотворение. Паунд позаимствовал
лишь два образа и мотив этого стихотворения. Эту поэтессу звали Бань-цзеюй,
т.е. фрейлина (по фамилии) Бань.
Цзеюй Бань (наложница Бань) — начало
I века А. С. Наложница ханьского
императора Чэн-ди (правление 37-7 А. С. ) в ранге цзеюй. Была известна как поэтесса. Отвергнутая государем ради новой
фаворитки Чжао Летящей Ласточки (Чжао Фэнь-янь), сложила стихотворение «Песнь
на мотив обиды» (другое название «Стихи об осеннем веере»), с которым вошла в
историю китайской поэзии.
http://chinesepoetry.k66.ru/default_link.html?left=http%3A//chinesepoetry.k66.ru/han/banjieyu/content.html&main=http%3A//chinesepoetry.k66.ru/han/banjieyu/author.html (Прим. Я. Пробштейна и Б. Мещерякова.)
[15] Альба Alba
Впервые опубликовано в
Smart Set” XLI, 4 (декабрь 1913),
включено во все издания книги «Lustra» (Pound 1916, Pound 1917) и
«Personae» (Pound 1926, Pound 1950, Pound 1952, Pound 1968, Pound 1990).
По названию это
стихотворение — возвращение к лирике трубадуров (см. цикл «Лангедок» в настоящем
издании, а также стихотворение “Alba Belingalis” в Паунд 2003: 268-269), оданко
по сути оно является имажистким.
[16] Джулио Романо (1499-1546) — художник, который писал картины на
мифологические сюжеты. Диона, мать Афродиты, председательствует в собрании
богинь в «Pervigilium Veneris», строки “…ipsa roris lucidi, /noctis aura quem
relinquit, spargit umentes aquas” из которого Паунд перефразирует в последних 3
стихах. Прим. Я. П.
[17]
vendange (франц.) - урожай винограда.
Сообщения
