Дань Ангелам
Осберту Ситуэллу
может, найдем приют—
небесную гавань тут.
[1]
Гермес Трисмегист—
покровитель алхимиков;
его область — мысль,
изобретательная, искусная, любознательная;
его металл — ртуть,
его клиенты — ораторы, воры и поэты;
кради тогда, оратор,
воруй, поэт,
бери то, что древняя церковь
нашла в гробнице Митры:
свечу и рукопись и колокол —
бери все, на что наплевала новая церковь
и разбила, и разрушила;
собери осколки стекла
и твоего огня и дыханья,
расплавь и объедини,
призови, перевоссоздай,
опал, обсидиан, оникс,
ныне раздроблены и расколоты
и люди топчут их.
[2]
Ваши стены не рухнут, он сказал,
ибо ваши стены сделаны из яшмы;
но не квадратные, подумала я,
другой формы (октаэдр?)
проскользнулa на место,
зарезервированное для правил и ритуала,
ради двенадцати оснований,
ради прозрачного стекла,
ради ненужности солнца
или луны для сиянья;
ради видения как мы видим
или видели или вообразили
или в прошлом призывали
или заклинали либо были вызваны
другим, была незаконно узурпирована;
я видела форму,
которая могла быть из яшмы,
но она не была квадратной.
[3]
Я Иоанн видел. Я свидетельствую:
если кто что-то добавит,
Бог прибавит ему наслав казни,
но сидевший на троне изрек:
Я все обновляю.
Я Иоанн видел. Я свидетельствую:
но Я все обновляю,
сказал: Он семизвездный,
он, у кого седмижды семь раз
страстней, горше зло,
Он у кого седмижды семь раз
горше нескончаемые войны.
[4]
Не в наше время, Господь,
мечи на орала перекуешь,
не в наше время нож,
напоенный жизнью и кровью, возьмешь
подрезать засохшую лозу; никак
им не отрезать с винограда сорняк,
ни венец на цветок, как встарь;
променять в наше время, О Царь,
не заглушить грохочущий глас
грозовой бури сейчас.
[5]
Нет — мир пусть пребудет все ж —
Разве ты Азраил,
последний и величайший, не возлюбил
Смерть? не возлюбил разве солнце ты,
первым подарившее жизнь, Рафаил?
возлюбишь ли меня впредь?
в раковину и песок влюблен,
ведаешь, кто снимает покров,
сдерживает прилив и готов
придать раковине форму волны? Гавриил—
Рафаил, Гавриил, Азраил,
Трое из семи — что есть Война
для Рожденья, для Измененья, для Смерти?
все же он, огненно-красный — один из семи пламён,
суд и воля Бога,
само дыханье Бога — Уриил.
[6]
Никогда в Риме
так много мучеников не гибли;
ни в Иерусалиме,
ни в Фивах,
столь многие стояли и глазели,
как вращаются колеса колесницы,
своими собственными глазами зрели
битву Титанов,
видели, как Зевс метал громы,
и как из гигантских рук
молния сотрясла землю
и расколола небо, не убежали
прятаться в пещерах,
но с несокрушимой волей,
с несклоненной главой, следили,
и хотя бессознательно, поклонялись
и не знали, чему поклонялись
и что они были
теми, кого они почитали,
если б знали они, что огонь
силы, выдержки, гнева
в их сердцах
был частицей того же огня,
который в подсвечнике, в свече
или в звезде,
известен как один из семи,
назван среди семи Ангелов —
Уриил.
[8]
Теперь отполируй тигель
и в реторте извлеки
слово горчайшее, мерра[1],
и слово еще горшее, мара,
море, соль, волнорез, соблазнитель,
даритель жизни, даритель слез;
теперь отполируй тигель
и установи сопло огня
под ним, пока мерра-мара
не расплавятся, переплавятся и соединятся
и переменятся, изменятся:
море, мера, mère, mater[2], Майя, Мария,
Звезда морей,
Мать.
[9]
Горькая, горькая жемчужина
в сердцевине чаши,
какого ты цвета?
что ты предлагаешь
нам, бунтарям?
кем были бы мы, когда б ты любила других?
что это за мать-отец,
рвущие наши кишки на части?
что это за ненасытная двойственность,
которую ты не можешь насытить?
[10]
В борозде поля
дождевая вода
показала расколотый край
словно разбитого зеркала,
и на стекле,
как на отполированном копье,
сверкала звезда Геспер[3],
белая, цветоносная и отдаленная,
раскаленная и близкая,
Венера, Афродита, Астарта,
звезда востока,
звезда запада,
Фосфор на заре[4],
Геспер на закате.
[11]
О, скорей вновь разожги пламя,
пока вещество не остыло,
ибо мы увидели вдруг, что имя твое
осквернено подлецами и дураками;
нечестивцы, нанесли тебе зло,
Венера из-за похоти означает грязь,
и Венера как желанье —
сладострастье и похоть,
когда сам корень слова визжит,
как мандрагора, когда злые ведьмы
тянут ее корень в полночь,
и сама редкая мандрагора
полна, говорят, ядом,
пища для логова ведьм.
[12]
Скорей вновь разожги пламя,
Афродита, святое имя,
Астарта, остовы везде
кораблей, забывших о твоей звезде,
забыли в сумерках о свете
и о молитве на рассвете,
вернись, О святых святей,
Венера, чье имя в родстве
с верой, поклоненьем,
в венах обожествленьем.
[13]
«Каков драгоценности цвет?»
зелено-белый, опаловый
с прослойкой изменяющейся голубизны
с оттенком розового; белый агат
с незатухающим биеньем пульса,
бледный фиолетово-голубой;
он живет, он дышит,
он излучает — аромат?
я не знаю, что он излучает —
вибрацию, которую невозможно назвать,
ибо у нее нет имени,
мой покровитель сказал: «Дай имя ей»,
я сказала: «Я не могу назвать ее,
у нее имени нет»;
он сказал:
«придумай».
[14]
Я не могу придумать его,
я сказала, что это агат,
я сказала, что он жил, аромат
давал — что достаточно близко,
чтоб объяснить качество,
для чего не было имени;
я не хочу его называть,
я хочу наблюдать его слабое
сердцебиенье, пульс,
когда он трепещет, я не хочу
говорить о нем,
хочу свести до минимума мысль,
сосредоточиться на нем,
пока не сокращусь,
развоплощусь
и в него не вовлекусь.
[15]
Аннаэль[5] — это был другой глас,
вряд ли голос, дыхание, шепот,
и я вспомнила колокола ноты—
Азраил, Гавриил, Рафаил,
как в Венеции, когда одна из колоколен
говорит, а другая отвечает,
пока не покажется, что весь город (Венеция-Венера)
не покроется золотой пыльцой,
которую отрясли с колоколен, налет
на лилии весомых массивных пчел…
[16]
Аннаэль — и я вспомнила ракушку морскую
и я вспомнила аллею пустую
и подумала снова о людях,
дерзнувших выдержать ослепляющий гнев
молнии, и я подумала,
что нет алтаря, нет храма
в городе для того другого, Уриила,
и я знала его спутника,
спутника, готового выдержать пламя
другим огнем, другой свечой,
другой из семи,
названных из семи Ангелов,
Аннаэль,
покой Божий.
[17]
Итак, мы восхваляем их вместе,
одного противопоставляя другому,
двух из семи Духов,
представших пред Богом,
как светильники на главном престоле,
ибо следует неуклонно
возжигать одно пламя от другого,
как весну от зимы,
и безусловно никогда, никогда
не было весны плодородней,
чем эта; никогда, никогда
не было прекрасней поры года,
богаче листвой и цветом;
скажи мне, где еще найдешь
май, который цветет
шелковицей и пурпурно-розовым?
скажи мне, в каком другом городе
найдешь майское дерево
столь нежное, зелено-белое, опаловое,
как драгоценность в тигле?
[18]
Для Уриила — не храм,
но повсюду
пространства вне оград и площадей
благоухают;
фестиваль начинается, как прежде
с воркованья голубей;
Для Уриила — не храм,
Но Любви священные рощи,
увядшие в Фивах и в Тире,
расцветающие повсюду.
[19]
Мы видим ее зримо и въяве,
воплощенную красоту,
как ни один жрец Ашторот
не смог призвать ее
воскурением
и мощным заклинанием;
мы не просили о знаке,
но знак нам она подала;
отмеченные печатью смерти,
мы думали не молить ее,
но подготовить нас к погребенью;
затем она поставила обугленное дерево пред нами,
сожженное и пораженное до сердцевины;
это было майским деревом или яблоней?
[20]
Незримый, незримый Дух,
как можешь ты подойти столь близко,
как мы осмелились
подойти к главному алтарю?
мы прошли обугленный портик,
прошли через раму —без дверей—
вошли в святыню; как призраки,
вошли в дом сквозь стену;
затем, не ведая,
(подобно стене),
были ль мы там или нет,
мы видели дерево в цвету;
это было обычное дерево
на старой садовой площади.
[21]
Это не руна и не загадка —
это случается везде;
я имею в виду — это так просто,
но все же трюки пера или кисти
не могут уловить это впечатление;
музыке с этим не совладать,
вообще никак; что я имею в виду:
но вы видели это сами—
как сгоревшая древесина крошилась…
вы видели сами.
[22]
Новое чувство
дается не каждому,
не каждому и не везде,
но нас здесь новое чувство
поражает параличом,
поражает немотой,
поражает онемением чувств,
заставляет нервы дрожать;
я уверена, вы понимаете,
что я имею в виду;
это было старое дерево,
какое мы видим везде,
где угодно здесь — и бочарные заклепки
и кирпичи
и край стены
обнажился и какое-то уродство,
а затем… музыка? О, что я имею в виду
под музыкой, когда я сказала музыка, было—
музыка ставит ступени,
она делает нас незримыми,
она отделяет нас,
она позволяет нам спастись;
но от зримого
нет спасенья,
не уйти от копья,
которое поражает сердце.
[23]
Мы — часть этого,
мы признаем пресуществление,
Бог не только лишь в хлебе,
но Бог в другой половине дерева,
которая выглядела мертвой —
склонила ли я голову? Поклонилась ли я,
рыдала ли я? мои глаза видели,
что это был не сон
и все ж, это было видение,
это был знак,
это был Ангел, спасший меня,
это был Святой Дух —
полусожженная яблоня
в цвету;
это цветенье распятья,
это цветенье древа,
где Аннаэль, мы останавливаемся возблагодарить
за то, что восстали из смерти вновь и живем.
[24]
У каждого часа, у каждого мгновенья
есть свой особый служитель Дух;
стрелка часов, минута за минутой
тикает по предписанной ей орбите;
но это удивительное механическое совершенство
не должно разделять, а скорее связывать
нашу жизнь, временное затменье,
с той другой…
[25]
…не было нужды
луне сиять в ней,
ибо тикали минута за минутой
(часы в моей голове в изголовье,
с их матовым светящимся диском)
когда постучалась Дама;
я просто болтала
с друзьями в другой комнате,
когда мы увидели, что зал в прихожей
становился светлее— потом мы увидели, что там, где была дверь,
не было двери
(это, конечно, привиделось),
и Она стояла там,
въяве, на изгибе лестницы.
[26]
Один из нас сказал, как странно,
Она и вправду стоит там,
интересно, что привело ее сюда?
другой сказал,
есть ли у нас некая сила,
у нас троих всех вместе,
которая действует как своего рода магнит,
притягивающий сверхъестественное?
(и все же это было вполне естественно,
в чем мы согласились);
не помню, что я сказала
и сказала ли что-то вообще,
прежде чем настал мой черед говорить,
я поняла, что мне снился сон,
что проснувшись лежала в кровати,
что озаряющий свет —
фосфоресцирующий циферблат
моих настенных часиков
и слабое постукиванье
было моих часов тиканье
[27]
И все же в каком-то утонченном смысле,
она присутствовала там больше, чем когда-либо,
словно она чудодейственно
перенеслась в это время здесь,
этот нелегкий трюк, труден
даже для опытного странника,
о ком мы не должны забывать,
ибо иные принимали ангелов, не зная о том.
[28]
Я думала о Гаврииле
в лунный цикл, при лунной раковине,
при месяце-серпе
и при полной луне:
я думала о Гаврииле,
регенте луны, Ангеле,
и я намеревалась воззвать к нему
следуя за свечой и огнем,
и законом семи;
я не забыла
его особого свойства
возвестителя; я думала
обратиться к нему, как к другим,
Уриилу, Аннаэль;
разве могла я вообразить,
что вместо этого Богиня придет сама?
[29]
Мы видели ее
по всему миру,
Наша Дева Мария Зимородка,
Наша Дева Мария Канделябра.
Наша Дева Мария Граната,
Наша Дева Мария Трона;
мы видали ее, императрицу,
величественную в роскоши и милости,
мы видали ее
с одним цветком
или с розовой гроздью из сада
в стеклянной вазе возле нее;
мы видели ленту,
вплетенную в ее волосы,
или лицо ее в профиль
с голубым капюшоном и звездами;
мы видели ее с головой, склоненной
под весом роковой короны,
либо видели ее с девичьей косичкой,
охваченной золотым нимбом;
мы видели ее со стрелой, с голубями
и с сердцем, как в день Валентина,
мы видели ее в тонких шелках,
привезенных из Леванта,
и усыпанную жемчугами
привезенными из града Константина;
мы видели ее рукава,
всевозможных оттенков, какие можно вообразить,
из дамасской узорной парчи;
верно,
что художникам она хорошо удавалась, они,
верно, не упустили ни одной линии
грациозного поворота головы
или тонкий оттенок опущенных ресниц
либо ресниц полуприподнятых; найдете
ее везде (или находили),
в соборе, музее, монастыре,
на повороте дворцовой лестницы.
[30]
Мы видим, как рукой на подоле
она разглаживала яблочно-зеленый
или яблочно-рыжий шелк;
мы видели, как положив руку на шею,
она крутила пальцами талисман,
купленный у крестоносца из Иерусалима;
мы видели, как ее рука развязывала сирийскую вуаль
или складывала венецианскую шаль
на полированном столе, отражавшем
полминиатюры сломанной колонны;
мы видели, как она смотрела мимо зеркала
в открытое окно,
где медленно лодка за лодкой плывет по лагуне,
где белые цветы на воде.
[31]
Но ничего из этого, ничего из этого
не похоже на ту, которую видела я,
хотя мы приближаемся, вероятно,
к одному из ее хладных благодеяний
милосердного дружелюбия
мраморных морских нимф в Венеции,
взбирающихся по лестнице алтаря
в Санта-Мария-дей-Мираколи[6],
либо мы провозгласим ее именем
другую — в Вене
Maria von dem Schnee,
Наша Дева Мария Снежная[7].
[32]
Ибо я могу сказать честно,
что ее покровы белы, как снег,
так что ни один сукновал на земле
не сможет более выбелить
их; могу сказать,
что она была прекрасна, она была восхитительна,
она была облачена в одеянье
до пят, но оно не было
опоясано золотым поясом
не было золота, не было цвета,
не было в материи блеска,
ни тени рубцов и швов,
когда оно упало на пол, у нее
не оказалось ее обычных атрибутов;
с ней не было Дитя.
[33]
Гермес взял свой символ
Властителя мертвых у Тота
и Тау-крест стал кадуцеем;
старая церковь взывает
к св. Михаилу и к нашей Госпоже
на смертном ложе, Гермес Трисмегист
пронзает копьем, вместе со св. Михаилом
мрак невежества,
низвергает Старого Дракона
в бездну.
[34]
Так что Святой Михаил,
регент планеты Меркурий,
не отсутствует,
когда мы призываем других Ангелов, —
появляется еще одна свеча
на высоком алтаре,
она горит мощным пламенем,
но колеблется
и оживает, и темнеет,
и оживает опять;
помните, это был Тот
с птичьим пером,
который взвешивал души
мертвых.
[35]
Так что она должна была быть довольна нами,
кто не отказался от своего наследства
на краю могилы;
она должна была быть довольна
нашим бредущим вразброд сообществом кисти и пера,
кто не отказался от своего первородства;
она должна была быть довольна нами,
ибо смотрела на нас с такой добротой
под колыханьем вуалей,
и она несла книгу.
[36]
Ах (говоришь ты), это — Святая Мудрость,
Santa Sophia, двойное «С» Sanctus Spiritus[8],
то есть, простым рассуждением, логически, —
воплощенный символ Святого Духа;
твой Святой Дух был яблоней
тлеющей — или скорее сейчас поросшей
цветами: каков этого Дерева плод?
это новая Ева идет
явно вернуться, вернуть
то, что утратила в гонке,
отданное греху, смерти;
она несет Книгу Жизни, безусловно.
[37]
Это — символ красоты (продолжаешь ты),
она — всеобщая Наша Мать,
я вижу, как ты ее проектируешь,
не извне
с коринфскими капителями по бокам
либо в коптском нефе,
либо замороженной над центральной дверью
готического собора;
ты очень хорошо справился с ней
(повторяя твои же слова),
ты вырезал ее высокой и безошибочной —
священным образом, Богиней под вуалью, —
то ли семи восторгов,
то ли семи остриев копий.
[38]
О да — ты понимаешь, —говорю я,
это всё —весьма удовлетворительно,
но она не была иератической, она не была замороженной,
она не была очень высокорослой;
она — Весталка
с дней Нумы,
она несет культ
Bona Dea[9],
она несет книгу, но это не
том античной мудрости,
страницы, мне представляется, — чистые страницы
ненаписанного тома новизны;
все, что ты говоришь, сокрыто —
все это и многое другое;
но она не заперта в пещере,
как Сивилла; она не заключена
за свинцовыми решетками
витражного окна;
Она — Психея, бабочка,
вылетевшая из кокона.
[39]
Но ближе, чем Ангел-хранитель
или добрый демон,
она — обратная сторона монеты
примитивного страха;
она— не-страх, не-война,
но она — не символическая фигура
мира, милосердия, чистоты, добра,
веры, надежды, вознаграждения;
она — не Судья с повязкой
на глазах, как у Любви;
я дарую тебе символическую чистоту голубки,
я допускаю, что ее лицо было невинным
и непорочным, а ее вуаль—
как у Невесты Агнца,
но Агнца с ней не было,
ни как Жениха, ни как Дитя;
ее внимание нераздельно,
мы — ее жених и агнец;
ее книга — наша книга; записаны
иль не записаны, ее страницы откроют
сказ о Рыбаке,
сказ о кувшине или кувшинах,
те же — иные—и те же признаки,
иные и все же такие же, как прежде.
[40]
Это не руна и не символ,
что я имею в виду — это так просто,
но никакой трюк ручки или кисти
не смог бы уловить это впечатление;
что я хотела отметить, это была
новая фаза, новое отличие цвета,
я хотела сказать, я и высказала, что
не было ни сияния, ни отражения,
ни тени; когда я сказала белая,
я не имела в виду белизну скульптора или художника,
или фарфора; матово-белый
не предполагает этого; ибо когда
свежевыпавший снег (или
снегопад) матов?
и все же даже теперь, мы спотыкаемся, сбились с пути—
что мы можем сказать?
она не была неосязаема, как призрак,
она не внушала трепет, как Дух,
она даже не подавляла,
как Ангел.
[41]
Она несла книгу, либо намекнуть,
что она была одной из нас, с нами,
либо предположить, что она была удовлетворена
нашей целью — данью Ангелам;
однако, хотя колокольни говорили
Гавриил, Азраил,
хотя колокольни отвечали
Рафаил, Уриил,
думала, что далекая нота над водой
вызванивала: Аннаэль и Михаил
подразумевался с начала,
другой, глубокий незнакомый, ненареченный, воскресший колокол
ответил, перекрывая звуком их все:
помни, когда не было
нужды луне светить…
Я не видела храма.
[42]
Некоторые называют глубокий-глубокий звон
Задкиил, праведность Бога[10],
Он — регент Юпитера
или Зевса-отца или Бога-отца,
Теус—Бог, Бог-отец, отец-Бог
или Ангел Бога-отца,
сам в небе но дома на звезде,
цвет которой — аметист,
чья свеча горит глубоким фиолетовым огнем
вместе с другими.
[43]
И точка спектра,
где все огни сливаются в один,
бела, а белый — не бесцветен,
как нам говорили в детстве,
но все цвета;
где пламена смешиваются
и крылья встречаются, где мы обретаем
дугу совершенства,
мы довольны, мы счастливы,
мы начинаем опять;
Я Иоанн видел. И свидетельствую
о радужном оперенье, размахе небес
и стенах цвета,
колоннадах яшмы;
но когда бриллиант
расплавляется в тигле,
мы находим не пепел, не пепел розы,
не высокую вазу и жезл из лилий,
не vas spirituale[11],
не роза mystica[12] даже,
но гроздь садовых розовостей
либо лицо, как у рождественской розы.
—————
Это — цветенье посоха,
это — цветенье сожженного дерева,
где, Задкиила, мы останавливаемся возблагодарить,
за то, что мы восстали опять из смерти и живем.
Лондон
17-31мая, 1944.
[1] «Пришли в Мерру — и не могли пить воды в Мерре, ибо она была горька, почему и наречено тому [месту] имя: Мерра» (Исх. 15:23). Моисей бросил в неё показанное ему Господом дерево и вода сделалась сладкою (Исх. 15:25). Прежде чем добраться до Мерры («горькая»), израильтяне три дня шли по пустыне. Если они перешли границу у озера Бала, то оказались бы в местности, известной ныне под названием «Горькие озера». Если они начали свой путь южнее, Мерру можно отождествить с оазисом Вир-Мара (Bir Marah), где вода отличается солоноватым привкусом из-за большого содержания минеральных солей.
[2] Мать —франц. и лат.
[3] Геспер — название звезды у Гомера (у римлян —Веспер); так называли планету Венеру вечером. Эосфор — зареносец, либо Фосфор — название утренней звезды.
[4] Гамбургский алхимик Хенниг Бранд, открывший фосфор в 1669 г., назвал его phosphorus mirabilis (лат. «чудотворный носитель света»).
[5] Женское имя, о чем свидетельствует удвоенное «н». Анаил или Аниэль вляется ангелом любви, поэтому облачён в розовое. Часто отождествляется с Ханиилом и Хамуилом. В разных источниках упоминается под именами Ханиил, Ханиэль, Даниил, Анаил, Аниэль, Оноил и даже Уриил.
[6]Церковь La chiesa di Santa Maria dei Miracoli (досл. «Церковь святой Марии чудес») — церковь в Венеции раннего Возрождения, известная также как «мраморная церковь», построенный по преданию для чудотворного образа Мадонны архитектором Пьетро Ломбардо с сыновьями, причем при строительстве использовался мрамор, оставшийся от Собора св. Марка.
[7] Церковь миноритов в Вене (итальянская национальная церковь Девы Марии Снежной).
[8] Святая София, Святой Дух (лат.).
[9] Добрая богиня, богиня плодородия (лат.) — в римской религии.
[10] Задкиил (ивр. צדקיאל — «праведность Божия») — в каббалистической ангелологии — архангел, свободы, щедрости и милосердия. Также известен как Цадкиэль, Саткиил, Цадакиил, Цидекиил. Имя ангела не известно из канонических текстов. Судя по раввинским писаниям Задкиил принадлежит к доминионам, а по некоторым источникам даже является их главой. В Масехет Азилут Задкиил вместе с Гавриилом являются главами Шинанима. Некоторые тексты гласят, что Задкиил является библейским ангелом, остановившим Авраама, когда тот хотел принести в жерту Богу своего сына. В иудейском мистицизме Задкиил ассоциируется с планетой Юпитер. В церкви св. Михаила в Брайтоне, Англия, есть витраж Ангела Задкиила с кинжалом в руке. По мнению некоторых теологов, Задкиил — Ангел Божий как теофания (Богоявление). Lewis, James R.; Oliver, Evelyn Dorothy (2008). Angels A to Z. Visible Ink Press. p. xviii. ISBN 9781578592579.
[11] Духовный сосуд (лат.).
[12] Мистическую розу (лат.).
Сообщения
