Тед Хьюз: Верность себе
Тед Хьюз (1930–1998) — выдающийся английский поэт ХХ века, несомненно ярчайший поэт поколения, шедшего вслед за У. Х. Оденом, поэт-лауреат Великобритании с 1984 г. до своей смерти, причем по мнению многих поэтов и литературоведов, Хьюз был самым выдающимся поэтом-лауреатом Англии со времен Теннисона, как напишет Эл Альварес в 1985 г. С первых же стихов он заявил о себе как о самобытном, ни на кого не похожем поэте в то время, когда большинство английских стихов конца 1950-х — начала 1960-х отличала сдержанность, легкая ирония, умеренная температура. На этом фоне поражала необузданность чувств и средств выражения Хьюза. Не случайно, что первая же книга «Ястреб под дождем» (1957) победила на конкурсе молодых поэтов «Поэтического центра», причем членами жюри были У. Х. Оден, Марианна Мур и Стивен Спендер. Еще одной отличительной чертой поэзии Хьюза является уникальное чувство природы, столь же неповторимо переданное в стихах. Родившийся и выросший в деревушке Мифольмройд, расположенной в узкой расщелине Йоркширских Пеннинских гор, Тед Хьюз даже подумывал стал лесничим, как его старший брат Джеральд, который был на 10 лет старше Теда и брал младшего брата на лесные вылазки, когда тому не исполнилось еще 4 лет. По собственному признанию Хьюза, он рано научился охотиться и ставить капканы, увлекался рыбной ловлей, но потребность запечатлеть живых зверей живыми и заставила его начать писать стихи.[1]
Тем не менее, литературой и поэзией Хьюз увлекся не сразу, и в доме было не очень много книг. Воспитанием и образованием детей занималась мать Эдит Хьюз, происходившая из рода Фэрраров, одним из предков которой был епископ Николас Фэррар (1592 – 1637), основавший англиканскую колонию в деревушке Литл Гиддинг, место троекратного паломничества короля Карла I (и название одного из «Четырех квартетов» Т. С. Элиота). Под руководством матери дети занимались музыкой, и одним из ранних воспоминаний Хьюза были стихи Вордсворта, которые мать читала вслух. Отец, Уильям Хьюз, ветеран Первой мировой войны, один из 7 уцелевших из всего полка Ланкаширских стрелков в Галиполи, знал наизусть «Песнь о Гайавате» Лонгфелло, Книги Иова, Екклесиаста, Исайи, Песнь Песней, как пишет в литературной биографии Теда Хьюза Элен Фаинстайн, известная переводчица, поэт и автор о Пушкине, Марине Цветаевой и Д. Лоуренсе.[2] Отец был плотником. В молодости он был неплохим футболистом, его даже брали в профессиональную команду, но в те годы профессионалы зарабатывали меньше плотников. Впоследствии Теду удастся передать тот убийственный опыт поколения отцов, запечатавший уста отца молчанием:
Но его показ проявлений мышечной силы
Был обесцвеченным монтажом: озаренные пейзажи,
Топкие извержения слизи барахтающихся в грязи солдат,
Где кости вперемежку со снаряжением
Обрушивались ливнем после каждого взрыва снаряда.
Голые парни
Сползали туда, где их матерям и сестрам
Никогда не встретить их взгляда либо увидеть,
Как они распростерлись и были раздавлены.
Итак он был спасен и отмыт.
Его мышцы очень белы — мраморной белизны.
Он был убит наповал. Но мы его оживили.
Теперь он учил нас молчанью, как молитве.
Там он сидел, убитый, но живой — пока
Мы были внимательны. Я поражался,
Погрузив расческу
В его вьющиеся золотистые волосы, пока расчесывал,
Как хрупок череп. И я наполнялся
Его знанием.
После материнского молока
Это была пища души. Пахнувшее мылом виденье
Избиенья младенцев. Так росла душа.
Странное создание, рахитичное — гиена.
Без пенья — такой вот хохоток.
(«Прах ка мы есть» из книги «Наблюдение за волками», Wolfwatching, 1989)
Эти стихи сравнимы со стихами о войне гениального Уилфреда Оуэна, в отличие от отца Хьюза, не вернувшегося с войны, но Хьюзу при этом удалось передать, пережить и осмыслить чужой опыт, не отрывая показа от рассказа, а размышлений от непосредственных — пусть страшных — образов.
Когда сестра Олвин, которая была на два года старше Теда, пошла в школу, она стала приносить в дом книги и приобщила Теда и к Шекспиру, и к поэзии английских метафизиков. По-настоящему литературой Тед Хьюз, которому повезло на учителей, увлекся в школе. К тому времени мать получила небольшое наследство, и когда Теду было 7 лет, семья переехала в шахтерский городок Мексборо, где отец открыл небольшой продуктовый магазин, который помог им выжить в годы Второй мировой войны, а Тед запомнил запах серы, висевший над городом. Джеральд, любимец матери и всей семьи, стал лесничим в Девоне.
Особенное влияние на будущего поэта оказал любимый им учитель английского Джон Фишер, с которым Тед состоял в переписке до смерти Фишера в 1980 г. Именно тогда Хьюз начал читать стихи Джерарда Мэнли Хопкинса, Йейтса, Дилана Томаса, но также «Бракосочетание Ада и Рая» Блейка, стихи и прозу Д. Г. Лоуренса, Ивлина Во. Фишеру Тед Хьюз показывал первые стихотворные опыты, а в 1948 г. под его руководством выиграл конкурс и был зачислен в колледж Пемброк Кембриджского университета, благодаря закону об образовании, который был принят в 1944 г. и обеспечивал равные права для поступления в престижные университеты одаренным детям из малообеспеченных семей. Отслужив обязательные два года в армии, Тед Хьюз отправился в Кембридж. Высокий статный красавец двухметрового роста, умевший при этом обходиться малым, независимый в суждениях, он привлек всеобщее внимание, хотя был довольно скромно одет и не очень следил за своей внешностью. В те годы в Кембридже читал так называемые лекции Кларка Роберт Грейвз, приезжали Дилан Томас, Джордж Баркер, Стивен Спендер, который начал издавать журнал «Встреча» (Encounter) при клубе социалистов. Избранных, интересовавшихся поэзией, приглашали на обед со знаменитостями, но Хьюз не стремился попасть в их число. На него произвела впечатление книга Грейвза «Белая богиня», но к поэзии Грейвза он относился сдержанно, считая, что и по словарю и по эмоциям поэзия Грейвза ограничена. В дальнейшие годы он близко сошелся с другими поэтами, в частности, с Томом Ганном, который был на несколько лет старше Хьюза и учился курсом старше, Питером Редгроувом, Дэниэлом Вейссбортом, ставшими друзьями на всю жизнь, с редакторами издававшихся тогда в Кембридже газеты и Максом Боксером, редактором журнала «Гранта», однако поначалу не спешил публиковаться, а в дальнейшем опубликовал несколько стихотворений под псевдонимом или анонимно, считая, как он заявил впоследствии Дрю Хайнцу, издателю журнала «Пэрис Ревью», что опубликованное под своей фамилией стихотворение может лишить свободы развиваться.[3] Слушал он также лекции известного критика Ф. Р. Ливиса, редактора журнала «Скрутини» (Scrutiny, в пер. с англ. «разбор»), но находил, что тот слишком расчленяет поэзию, анализируя ее. Тем не менее, уже на втором-третьем курсе Хьюз считался едва ли не лучшим поэтом среди сверстников.
Несмотря на свой высокий рост и крепкое сложение, он не увлекался спортом, за исключением охоты, велосипеда и стрельбы из лука. Он интересовался оккультизмом, астрологией, антропологией, а по окончании университета работал поначалу смотрителем зоопарка, довольствуясь малым, что тревожило его маму. Он даже писал брату, не нашедшему себе места в Англии после службы в армии и перебравшемуся с женой в Австралию, что должен найти приличную работу, чтобы не расстраивать маму. Подумывал и он одно время также перебраться в Австралию, но впоследствии говорил, что это было бы роковой ошибкой, так как помешало бы его становлению как поэта. В это время Хьюз написал несколько важных стихотворений, в которых по-новому преломились его знание природы, видение и неповторимая интонация. К ним относятся, в частности, «Лисица мысли» и «Ягуар», в котором опыт смотрителя зоопарка приводит поэта к размышлениям о свободе:
Мартышки зевают, блох на солнце пригрев.
Кричат попугаи, как на пожаре, иль на виду у всех
Шествуют, как дешевые шлюхи, предлагая прохожим орех.
Лежат, от лени устав, тигр и лев
Недвижно на солнце. Окаменели кольца удава.
Пустыми кажутся клетки, либо
Полны смрада дыхания спящих на соломе. Право,
Такое нарисовать на стене в детской могли бы.
Минуя, как все, на бегу этих клеток ряд,
Ты видишь, как толпа глазеет завороженно,
Словно ребенок в мечтах, как ягуар разъяренно
Мечется, и тюремный мрак сверлит взгляд
Бешеных вспышек глаз. Не от скуки он ярый —
Глаз ослепнуть в огне был бы рад,
Оглушил, хлынув в мозг, крови заряд,
Он бьется о решетку, но клетка для ягуара —
Не более, чем для провидца темница:
Его страда — необузданность свободы,
Под ударами лапы мир кружится,
Над полом клетки —даль небосвода.
Выпускники Кембриджа нередко возвращались в «альма матер». Не явился исключением и Тед Хьюз, который вначале ночевал у друзей, в частности, у Луки Майерса, а потом, когда того отстранили на семестр от занятий за то, что обнаружили у него в комнате некую блондинку, друзья сняли флигель у вдовы ректора церкви св. Бодольфа. Так же впоследствии будет назван журнал — «Сент-Бодольфский журнал» (St. Bodolph Review), который Хьюз начал издавать совместно с Майерсом, Дэвидом Россом, Дэниэлом Вайссбортом, его братом-художником Джорджем, Дэниелом Хазом (Haws), который впоследствии стал ведущим в мире специалистом по уэльским манускриптам и музыке. Тогда же Хьюз познакомился с американцем Гарольдом Блумом, который впоследствии станет выдающимся литературоведом и влиятельным критиком. Они нередко пили пиво в популярном в ту пору кабачке «Якорь», и Хьюз, который сам знал много стихотворений наизусть, был поражен памятью Блума, который в свою очередь, уже тогда весьма благоприятно отзывался о стихах Хьюза. Как теперь бы сказали, презентация первого выпуска журнала с последующей вечеринкой была назначена на 26 февраля 1956 г. — в помещении так называемого «Женского союза». Тед Хьюз пришел с девушкой по имени Шерли, которую он уже успел свозить в Йоркшир и представить родителям. Каштановолосая Шерли была истой англичанкой, весьма сдержанной, полной противоположностью незадолго то того приехавшей из США Сильвии Плат, высокой блондинке с ярко накрашенными губами в красных туфлях на шпильках, которая своим видом напоминала Мерлин Монро. Она была едва ли не единственной, которая успела уже приобрести журнал до презентации и сидя неподалеку в баре, внимательно ознакомилась с ним за стаканчиком виски. Когда все изрядно выпили, начались танцы, и Сильвия по очереди танцевала с Лукой Майерсом и Дэниелом Хазом. Несмотря на то, что все уже были сильно навеселе, Сильвия Плат цитировала наизусть стихи из журнала, читала свои стихи, не преминув спросить Луку Майерса, не напишет ли тот о ее стихах в следующем номере, но больше всего ее интересовал высокий брюнет, стихи которого она уже успела выучить наизусть. Наконец, они были представлены друг другу и уже не расставались до конца вечера, вернее утра. Однако литературные разговоры были прерваны ослепительным поцелуем. Тем не менее, уходил Хьюз с Шерли, но сказал, что обязательно вернется и найдет Сильвию, напоследок сорвав с нее сережки на память, а она до крови укусила его в щеку. Хьюз вернулся в Лондон, и во время очередного визита в Кембридж он и Майерс ночью бросали ночью камешки в ее окно, но оказалось, что окно они перепутали. Уже потом Тед Хьюз выяснит, что эта «голливудская» девушка публиковала стихи и прозу со школьных лет, закончила с отличием престижный колледж Смит, написав диплом по «Двойнику» Достоевского, и приехала в Кембридж, получив стипендию Фулбрайта. Хьюз обратился с просьбой к Луке Майерсу привезти Сильвию в Лондон и хотя тот чувствовал неловкость от этой, весьма редкой просьбы друга (Хьюз почти никогда ни о чем не просил), он эту просьбу выполнил. Хьюз жил тогда со своим кембриджским другом Майклом Бодди в маленьком доме в георгианском стиле в Блумсбери. В доме не было водопровода, а единственный туалет был тремя этажами ниже в подвальном этаже. Сильвия остановилась в гостинице. Они разговаривали, не обращая внимание на Майкла. Тогда Хьюз понял, что в отличие от всех красавиц, его окружавших, Сильвия Плат была глубоко образована, а главное — талантлива. Хотя она была на два года младше Хьюза, Сильвия Плат написала гораздо больше, чем он, и стихов, и прозы. Как пишет Файнстайн, цитируя книгу Хьюза «Письма в день рождения»: «Как только я узнал ее и прочел ее стихи, я сразу понял, что она была гением своего рода. Неожиданно мы стали преданы друг другу и тому, что каждый из нас писал…. Для меня, конечно, она существовала не только сама по себе: она была Америкой и олицетворением американской литературы».[4] Когда Хьюз провожал ее в гостиницу, ему как-то удалось проскользнуть в ее номер. Однако путь к друг другу был у Плат и Хьюза непростым. Стремясь к объективности и имея в виду трагические события 1962-1963 гг. и самоубийство Плат, Файнстайн пишет о многих увлечениях Сильвии в США и в Англии, перечисляя имена, но при этом лишь вскользь отмечает, что Хьюз был весьма привлекательным и недостатка в женщинах у него не было. Была у Сильвии Плат и давняя связь с Ричардом Сэссуном, дальним родственником английского поэта Зигфрида Сэссуна, который был тогда студентом Йельского университета, а впоследствии перебрался в Париж, где Сильвия Плат его навестила. Сэссун водил ее в Комеди Франсез, в Нотрдам и на Монмартр, но очевидно, в вопросе личном эта поездка ни к чему не привела. По возвращении она нашла пачку своих писем Хьюзу нераспечатанными. Тем не менее, в дневниках, которые Сильвия Плат вела педантично с юности, если не с детства (и часть которых с 1960 по 1963 гг. пропала, причем многие недвусмысленно указывают на Хьюза), она пишет о своем увлечении Хьюзом и как мужчиной, и как человеком, и, конечно, как поэтом. Тогда же она написала стихотворение «Преследование», перекликающееся с «Ягуаром» Хьюза:
Идет за мной самец пантеры,
Смерть от него — моя судьба,
Зажгла леса его алчба,
И солнца царственней манеры
И вкрадчиво ступая, он
Всегда крадется за спиной;
Грачиный грай грозит бедой,
Капкан готов и длится гон,
Колючки иссекли меня,
В жару меж скал средь бела дня.
Каким снедаем он огнём,
Каким желанием влеком?
Элен Файнстайн пишет, что это стихотворение 1956 г. было пророческим предвидением, тогда как написанное в нео-барочной манере, стихотворение это было наполнено экспрессивной эротикой:
Страну он топчет неустанно,
Приговоренную виной
Всех предков наших родовой,
Взывает: «Крови!», и как рана,
Зияет мясом полный рот.
Жгут поцелуи, как ожог,
Он ненасытен, словно рок.
Искрится шерсть, ярится кот,
И точно факелы горят
Каким-то бешеным огнем,
Сгорая женщины кругом,
Лежат приманкой плоти в ряд.
Холмы таят угрозу, тень
Неся во чреве; ночь покровом
Укрыла рощи пыл; готовым
На все, гоним любовью, в сень
Ворвался черный мародер;
Меня он обращает в бег,
Вползает в путаницу век,
Когтя мечты и плоть, он скор,
Голодным бедрам нет преград.
Его неукротимый пыл
Зажег леса, меня прельстил —
Чем охладить мне желтый взгляд?
Не имея постоянного заработка, в 25 лет Хьюз не думал о браке, но прекрасно понимал, какое важное место заняла в его жизни Сильвия, поэтому, когда она, наконец, сказала: «Почему бы нам не пожениться?» — как пишет Файнстайн, — он сказал: «Окей, почему бы и нет».[5] Они поженились 16 июня 1956 г. — в Блумсдей, ежегодно отмечаемый праздник в честь «Улисса» Джойса, действие которого разворачивается 16 июня 1904 г. Они заранее предупредили лишь мать Сильвии Аурелию Плат, которая прибыла в Лондон, а затем они втроем отправились в Париж, а потом провели медовый месяц в Испании. По возвращении предстояло найти совместное жилье, но для этого нужно было еще получить разрешение от научного руководителя и руководства колледжа Ньюнем в Кембридже, где училась Сильвия, а также от Фулбрайтовского комитета — в те годы на такие вещи смотрели гораздо серьезнее, чем сейчас. Вернулись они из Испании без гроша в кармане и поехали к родителям Хьюза. Родители их хорошо приняли, хотя поначалу и была некоторая напряженность, особенно с сестрой Олвин, которая в то время жила и работала в Париже и приезжала навестить родителей. Сильвия Плат пришла в восторг от природы Йоркшира — мест, знакомых ей лишь по литературе, в частности, по «Грозовому перевалу» Эмили Бронте. Она получила гонорар за стихотворение «Преследование», принятое журналом «Атлантик мансли», а шесть других ее стихотворений были приняты чикагским журналом «Поэзия», но этого было не достаточно, и по возвращении в Англию Хьюз приступил к преподаванию английского в школе для мальчиков. В процессе преподавания он заново открыл для себя Одена. Хьюз помогал Сильвии с занятиями, особенно с той частью английской литературы, которую она знала хуже, например, Чосера, а она продвигала его стихи с такой же энергией, как свои. На приеме в Британском Совете, она спросила Джона Пресса, знает ли он поэта Теда Хьюза, и когда тот ответил отрицательно, прочла ему несколько стихотворений. Пресс дал ей информацию о конкурсе «Поэтического центра», и Сильвия помогла Хьюзу составить книгу «Ястреб под дождем», и сама отпечатала на машинке рукопись, а когда он победил в конкурсе, радовалась его победе, как своей. Помимо удивительно тонкого знания природы и умения ее передать в ярких, запоминающихся образах, стихи Хьюза сразу запоминались экспрессией и насыщенностью образов, жесткостью, даже некоторой жестокостью, как в стихотворении «Штыковая атака», навеянном воспоминаниями отца, но, быть может, и стихами Уилфреда Оуэна:
Вдруг он проснулся и побежал — грубый
В жаркой рубахе с грубыми швами, в тяжелом поту,
Спотыкаясь на комковатом поле, к зеленым кустам,
Ослеплявшим ружейным огнем, слыша, как
Пули шмякали в брюхо из воздуха —
Он волочил ружье, повисшее, как ушибленная рука;
Патриотическая слеза, сверкавшая в его глазу,
Жгла расплавленным железом грудь.
Сбитый с толку он потом чуть не остановился:
В какую точку на холодном циферблате звезд и народов
Указывала стрелка в ту секунду? Он бежал,
Как человек, который подпрыгнул во тьме и бежит,
Слушая звук собственных шагов, чтоб найти смысл
Своего бега и его ноги повисли, как
У статуи на полпути. Затем борозды, рассеченные выстрелами,
Подбросили вверх желтого зайца, который свернулся, как пламя,
И пополз в молотящий круг, широко раскрыв
Немой рот, с глазами навыкате.
Он ринулся со штыком к зеленым кустам,
Король, честь, достоинство и тд
Рухнули, как роскошь, в орущей тревоге
Выбраться жаждя из этого синего трещавшего воздуха,
Готового полыхнуть динамитом его страха.
По окончании Кембриджа Сильвию Плат ждала работа в «альма матер» — колледже Смит, и Тед Хьюз последовал за ней. Он уже знал в общих чертах американскую поэзию, в основном ознакомившись с ней по «Антологии американской поэзии» издательства «Пингвин» 1955 г., причем отметил таких поэтов, как Дж. Кроу Рэнсом, Роберт Лоуэлл, У. С. Мервин и Ричард Уилбер, но «Патерсон» У. К. Уильямса и стихи Харта Крейна находил во многом искусственными и надуманными. Интересно, что когда они прибыли в Нью-Йорк в июне 1957 г. на корабле «Королева Елизавета», таможенники нашли в багаже Сильвии Плат роман «Любовник леди Чаттерлей» Дэвида Герберта Лоуренса, запрещенный до 1960 г. в Великобритании и в США, и долгими расспросами, а фактически допросом, собирается ли она преподавать запрещенный роман, довели ее до слез. Мать устроила прием в родном городе Уэллесли, на который собралось до 70 родственников Сильвии, а затем подарила им отпуск у моря, арендовав дачу на мысе Кейп-Код. Правда, когда Хьюз узнал стоимость аренды, он был расстроен: жили они бедно, и на эти деньги можно было прожить не один месяц. Хьюз писал стихи, которые впоследствии вошли во вторую книгу «Луперкалии», названную так по имени празднеств в честь Фавна (Луперка, то есть волка), защитника стад, предохранявших из от волков, бога полей, в древнеримской мифологии (Пана в древнегреческой), который, как считалось, предохранял женщин от бесплодия и даровал им легкие роды, однако помимо этого, празднества носили явно эротический характер и в 496 г. папа Галасий I запретил Луперкалии, который со временем был заменен праздником св. Валентина. Стало быть, эта книга Хьюза была посвящена природе, которую он знал и чувствовал, быть может, лучше всех английских поэтов, но также эротике и любви. Сильвия Плат помимо стихов пыталась писать рассказы, но это у нее получалось хуже, по мнению Файстайн, поскольку она ориентировалась на журнальный рынок.[6] По возвращении они сняли квартиру в Нортгемптоне, а Сильвия приступила к подготовке курса — Готторна, Генри Джеймса, Лоуренса и Вирджинии Вульф. Эйфория и возбуждение, однако, вскоре сменились депрессией, так как преподавание отнимало все силы, не давая возможности писать и даже думать, а денег не хватало даже на основные нужды, так что Хьюз вскоре нашел тоже преподавательскую работу в университете Массачусетса. Наблюдая за роскошью процветающих бизнесменов, он пришел к выводу, что эта страна не для интеллектуалов, а тем более не для поэтов. В то время в колледже Смит преподавал известный поэт Энтони Хехт, в Гарварде преподавали Роберт Лоуэлл и Арчибальд Маклиш, в Бостоне жили Роберт Фрост, Ричард Уилбер, а также Уильям Мервин, с которым Тед сошелся ближе всех, и который опубликовал прекрасную рецензию в «Нью-Йорк Таймс Бук ревью» на книгу Хьюза «Ястреб под дождем». Мервин и его жена, английская аристократка Дидо, пригласили Теда и Сильвию на обед и пытались убедить их, что в США можно прожить литературным трудом. Однако и Мервин, и Уилбер очень много переводили с разных языков, чем Хьюз и Плат в то время не занимались. Помимо Мервина, Хьюз особенно близко подружился с художником и скульптором Леонардом Баскиным, с которым в дальнейшем до конца жизни Хьюз будет тесно сотрудничать, и они совместно издадут много альбомов с гравюрами Баскина и стихами Хьюза, написанными по просьбе Баскина, а тот в свою очередь будет иллюстрировать книги поэта, такие как «Вран», «Пещерные птицы», «Каприччио», «Избранные стихотворения», книги для детей. Баскин был не только глубоко и всесторонне образованным человеком, но будучи сыном раввина, знал Талмуд и Каббалу, что необыкновенно заинтересовало Хьюза, который и до этого увлекался эзотерическими и мистическими учениями. При этом, Хьюз был всегда верен себе и продолжал писать стихи, вошедшие в книгу «Луперкалии», и хотя его впоследствии обвиняли, что стихотворение «Ястреб на насесте» можно было принять за гимн тоталитаризму, он говорил, что это стихотворение — о неумолимой и суровой первозданности природы:
Мои когти сомкнулись вокруг грубой коры.
Все Творенье трудилось
Над ними, над каждым пером.
Теперь я держу всё Творенье в когтях
Или взлетаю, неспешно его вращая:
Я убиваю, где пожелаю, ибо всё это — моё.
В моем теле нет ухищрений:
Мои повадки — отрыванье голов —
Уделы смерти.
В одном прям мой полет
Через кости живых.
Ничто не может оспорить моего права:
Позади меня солнце.
Ничего не изменилось с моего появленья.
Глаз мой не позволяет вносить измененья.
Я собираюсь оставить все как есть.
Когда ему не писалось, он просто читал, внимательно ознакомившись с «Кантос» Паунда, прозой Хаксли тех лет. В отличие от Хьюза, Сильвию Плат выбивал из колеи любой отказ, как случилось, когда журнал «Нью-Йоркер» не принял ее стихи, и периоды неимоверной творческой активности сменялись депрессией, и она вновь стала пациенткой своего психиатра Руфи Бьюшер, которая придерживалась фрейдистского подхода и уже консультировала Сильвию, когда та на пике успеха в 19-20-летнем возрасте, выиграв конкурс журнала «Мадемуазель», по возвращении из Нью-Йорка впала в депрессию и пыталась покончить жизнь самоубийством. Дело в том, что Сильвия Плат с раннего возраста страдала серьезным психическим заболеванием, так называемым биполярным аффективным расстройством, когда период повышенного настроения (гиперманиакальная стадия) сменяется острой депрессией с периодами интермиссии между ними. Считается, что женщины более склонны к монополярной депрессии, а мужчины — к биполярной (полагают, что этим расстройством психики страдал Винсент Ван Гог), но в те годы все виды подобных расстройств относили к МДП — маниакально депрессивным психозам, а лечение подобных заболеваний до сих пор достаточно сложное. Так что не известно, не спровоцировало ли тогдашнее лечение вторую попытку самоубийства, но в 1958 г. рядом с Сильвией Плат был Тед Хьюз. Она решила расстаться с преподаванием, занявшись редакторской и секретарской работой в Массачусетской больнице. Они переехали в Бостон, Хьюза пригласили выступить в Гарварде, заплатив за это 100 долларов. В то время в Гарвард приезжали уже приобретшие известность поэты Дональд Холл, Джон Эшбери, Кеннет Кох. Затем Хьюз выиграл поэтический конкурс Гиннесса и гонорар его в общей сложности составил 1000 долларов, но Сильвия продолжала тревожиться из-за нехватки денег. К январю 1959 г. они оба решили, что пора возвращаться в Англию. Однако в феврале Плат приняли в семинар Роберта Лоуэлла, поэта пользовавшегося гигантской репутацией. Лоуэлл был родоначальником так называемой исповедальной поэзии и сам страдал от психического расстройства, так что занятия были прерваны во время его госпитализации после очередного приступа. Вместе с Плат в семинаре были Энн Секстон, Максин Кумин и Адриана Рич, уже добившиеся известности, что также выводило из себя Сильвию Плат, стремившуюся к еще большему признанию и ревниво относившуюся к соперницам. К тому же Секстон была ослепительной красавицей, удачно вышедшей замуж, а в семинаре вместе с ними был Джордж Старбак, искавший новые таланты для издательства Хафтон-Мифлин, к тому времени уже любовник Секстон. Говорят, что когда Плат, Секстон, Джордж Старбак, Максин Кумин и Рич выпивали в баре, разговор рано или поздно касался темы самоубийства, чаще всего по инициативе Плат. Секстон писала, что Сильвия и она говорили о смерти, «с такой наэлектризованной интенсивностью, что были похожи на мошек, летящих на огонь», как цитирует, видимо, не без умысла Файнстайн, [7] стремясь как бы обелить Хьюза или во всяком случае приуменьшить его роль в трагических событиях 1963 г. «Черная полоса» закончилась, когда Хьюз получил стипендию Гуггенхайма в 5 тысяч долларов, и они пересекли всю Америку и Канаду на машине, даже потом заехали в Вашингтон летом 1959 г., а потом с сентября по ноябрь они были приглашены в Йаддо (Yaddo), своеобразный дом творчества в Саратоге Спрингс, в штате Нью-Йорк, созданный в собственном поместье финансистом и филантропом Спенсером Траском (1844-1909) в 1900 г. Это была своеобразная стипендия, когда приглашенные были обеспечены жильем и довольно изысканным питанием. Среди тех, кто побывали в Йаддо, были 68 Пулитцеровских лауреатов, 27 лауреатов Национальной книжной премии, Нобелевский лауреат Сол Беллоу, Ханна Арендт, Леонард Бернстайн, Труман Капоте, Лэнгстон Хьюз, Елизабет Бишоп, Аарон Копланд, Фланнери О'Коннор и другие известные писатели, поэты, художники и музыканты. Там Хьюз продолжил работу над стихами, вошедшими в книгу «Луперкалии», а Плат — над книгой стихов, которая после многих рабочих названий, была издана уже в Англии как «Колосс». В этот период они друг на друга благотворно влияли, и несмотря на самобытность каждого из этих одаренных поэтов, можно уловить сходство, выражавшееся в прямом, непосредственном изображении и развитии образов, жесткой экспрессии не только образов, но и ритма, почти полном отказе от медитаций и выводов. В дальнейшем у Плат появятся пронзительные исповедальные мотивы, к чему Хьюз придет уже к концу жизни, особенно в его книге «Письма к дню рождения».
После Йаддо Хьюз и Плат отправились в Англию, куда прибыли 14 декабря 1959 г., и рождество отмечали в Йоркшире у родителей Хьюза. Сильвия Плат, которой ставили в Бостоне диагноз временного бесплодия, уже была беременна Фридой. Поначалу они остановились у Дэниэла и Хельги Xaз, а потом с помощью жены Уильяма Мервина сняли квартиру на площади Чэлкотт, причем Мервины, приехавшие на время в Лондон, подарили им часть мебели, а когда родился ребенок, Уильям Мервин предложил Хьюзу пользоваться кабинетом перед своим отъездом во Францию. Кстати, Хьюз пользовался кабинетом Мервина по очереди с Сильвией, а перед родами собственноручно выкрасил квартиру. Мервин познакомил Хьюза с Дугласом Клевердоном, влиятельным продюсером Би-Би-Си, который в свое время выпустил «Под сенью молочного леса» (Under Milk Wood) Дилана Томаса, первоначально написанную как радио-пьеса. В дальнейшем и Тед Хьюз и Сильвия Плат будут активно сотрудничать с Би-Би-Си. Вскоре к Хьюзу пришло настоящее признание. Сначала он получил премию Сомерсета Моэма за книгу «Ястреб по дождем» 24 марта 1960 г., а после выхода книги «Луперкалии» в конце того же года был награжден премией Хоторнден. Поэт, критик и влиятельный редактор журнала «Обсервер» Эл Альварес, который в значительной мере определял литературные вкусы тогдашнего времени, вначале опубликовал пространную статью, предваряющую публикацию подборки Хьюза, а потом интервью с ним. Это положило начало дружбе между столь разными людьми: Альварес, еврей, родившийся и выросший в северном Лондоне, и Хьюз, йоркширец, человек из глубинки, сторонившийся поначалу литературного истэблишмента. Эта дружба в дальнейшем будет омрачена тем, что в драме между Хьюзом и его женой Сильвией Плат Альварес встал на сторону Плат и был среди тех немногих людей, кто до самоубийства Сильвии 11 февраля 1963 г. поддерживал с ней отношения. Ему она читала самые сокровенные стихи, которые впоследствии вошли в книгу «Ариэль», изданную посмертно, но некоторые из них Альварес опубликовал в своем журнале, а в дальнейшем он опубликовал весьма нелицеприятную для Хьюза книгу о Сильвии Плат, которая и привела к охлаждению отношений между Хьюзом и Альваресом. Причем поначалу Альварес, который уже опубликовал несколько стихотворений Плат, воспринимал ее едва ли не как жену Теда Хьюза, хотя и весьма одаренную. К этому и другим трагическим событиям в жизни поэта придется еще вернуться, хотя дочь Фрида Хьюз, родившаяся 1 апреля 1960 г., художница, поэтесса и детская писательница, высказывалась против вмешательства посторонних в личную жизнь родителей. Интересно, что Плат панически боялась рожать в больнице и обратилась к врачу Хордеру (тому самому, имя которого впоследствии найдут на записке, оставленной на столе после самоубийства, но будет слишком поздно), и тот нашел повитуху. Хотя Хьюз и не очень хотел детей, он был заботливым отцом и очень любил свою дочь. Они по очереди работали в кабинете Мервина: Тед Хьюз очень много писал для Би-Би-Си, а Сильвия Плат с марта 1961 г. писала роман «Под стеклянным колпаком» в течение 70 дней, пока Тед Хьюз нянчился с Фридой. Книга стихов Плат «Колосс» была опубликована в Англии издательством Хейнеманн, а в США — издательством Кнопф и была весьма благоприятно встречена, но такого шумного успеха, какой выпал на книгу Хьюза или на книги Секстон и Рич, которых Плат считала соперницами, не было, что она как человек ранимый и честолюбивый переживала.
О растущем признании Хьюза свидетельствует тот факт, что Элиот пригласил Хьюза и Плат к себе домой на обед, однако поначалу они чувствовали себя довольно скованно, и только присутствие Стивена Спендера, давнего знакомого, разрядило обстановку. В январе 1961 г. Тед и Сильвия участвовали в серии передач Би-Би-Си «Двое в своем роде», а Сильвия, помимо всего прочего, еще редактировала американское приложение для влиятельного журнала «Критикал квортерли» по предложению редактора Брайана Кокса. В феврале у нее случился выкидыш, и она попала в больницу. Впоследствии она написала стихотворение «Тюльпаны», описывая свои чувства и цветы, присланные матерью Теда Эдит Хьюз. В августе, после отпуска во Франции, пока мать Аурелия Плат сидела с внучкой, Хьюзы купили дом в Норт-Тоутоне, в графстве Девон у сэра Роберта Арунделла, причем использовали все накопления, около 6000 фунтов, да еще мать Хьюза подарила 500 фунтов, а мать Сильвии дала в долг такую же сумму. Так как они сняли квартиру в Лондоне на длительный срок, они сдали ее канадскому поэту Дэвиду Вевиллу и его жене Асе, в девичестве Гутман, светской красавице, которая работала в рекламном агентстве. Хьюз своими руками сделал полки, огромный стол для Сильвии и сам сделал ремонт в доме. Впоследствии Хьюз скажет, что уезжать так далеко от Лондона было ошибкой, но Плат, которой хорошо работалось, так не считала. Главным для нее сейчас стала работа и семья. В ноябре она получила грант $2000 имени Юджина Сэкстона (Eugene F. Saxton Fellowship) на первый роман, который к этому времени уже был завершён. 17 января 1962 года у Плат и Хьюза родился сын Николас. Сильвия кормила грудью, и вынужденные вести уединенный образ жизни супруги стали приглашать гостей к себе. Так однажды они пригласили Дэвида Вевилла у его жену Асю, которые снимали у них квартиру и с которыми у них было немало общих знакомых. Ася Гутман, родившаяся в Берлине, была дочерью врача, выходца из России, женившегося на немецкой еврейке. Когда нацисты пришли к власти, семье удалось бежать в Палестину. Уже в 16 лет она была ослепительной красавицей, некоторые впоследствии сравнивали ее с Элизабет Тейлор, а иные и с Софи Лорен. На одной из вечеринок она познакомилась с сержантом канадской армии Джоном Стилом, который, как многие другие, включая Дэвида Вевилла и Теда Хьюза, потерял голову и увез ее в Канаду, где она закончила Университет Британской Колумбии. Ее вторым мужем был профессор экономики Ричард Липси. Дэвид познакомился с Асей на корабле, плывущим в Англию, и немедленно влюбился, однако она не спешила разводиться, а он терпеливо ждал. Когда Дэвид уехал на два года преподавать в Университете Мандалай, а ее брак распался, она приехала к нему в 1959 г., где учила местные танцы и приобрела «кенсингтонское произношение». Тем не менее, узнав, что ее второй муж нашел новую спутницу, она договорилась с одним из своих друзей-мужчин, чтобы тот анонимно посылал новой возлюбленной своего бывшего мужа по розе в день, что приводило того в ярость. Как пишет Файнстайн, цитируя Альвареса, Ася Гутман была «сексуальной хищницей»[8] и собираясь в гости к Хьюзу и Сильвии, спросила у Сюзет Маседо, общей с Сильвией Плат приятельницей, «наложить ли ей боевую краску», имея в виду косметику. И она, и Дэвид работали в рекламных агентствах, и в 1962 г. Ася очень хорошо зарабатывала и покупала одежду, сумочки и косметику в самых дорогих магазинах Лондона, а Сильвия кормила грудью и не очень следила за собой. Наутро после прибытия, Сильвия Плат дала Асе задание почистить картошку и пошла заниматься детьми, а когда вернулась на кухню, нашла Теда и Асю увлеченными разговором, полным намеков, и мгновенно все поняв, сказала, что неважно себя чувствует, и попросила гостей уехать после ленча. Все началось в июне, но до октября 1962 г. Дэвид ни о чем не знал, а когда узнал, что Тед Хьюз и Ася тайно встречались на квартирах у знакомых, то предпринял попытку самоубийства, и Ася спасла его, моментально отвезя в больницу. Между Сильвией и Хьюзом отношения были весьма натянутыми, но мать Сильвии Аурелия, которая навещала их летом и уехала в августе, еще не была посвящена в детали. Однако уже 9 июля Ася позвонила, пытаясь подделать голос под мужской, трубку сняла Сильвия Плат и после этого инцидента написала стихотворение «Слова, случайно услышанные по телефону»:
О, грязь, грязь, как текуча! —
Густа, как импортный кофе, и с вялым пульсом.
Говори, говори! Алло, кто это?
Это пульс кишечника, любителя пищеварения.
Это он сложил эти слоги.
Что означают эти слова, слова?
Они хлюпают, как грязь.
О Боже, как теперь телефонный столик отмыть?
Они рвутся из множества дыр телефонной трубки, ищут слушателя.
Он здесь?
Теперь вся комната полна шипенья. Аппарат
Убирает щупальца.
Однако икра проникла в мое сердце. Она весьма детородна.
В своей биографии Хьюза Файнстайн замечает, что в 1960-е годы люди стали придерживаться более либеральных взглядов на брак и супружеские измены стали повсеместным явлением в то время, как Хьюзу пришлось впоследствии всю жизнь сурово расплачиваться за одну-единственную, хотя в дальнейшем пишет, что он изменял и второй, а фактически третьей жене, Кэрол Орчард, так как отношения с Асей Вевилл так и не были юридически оформлены. Сильвия Плат показала Хьюзу на дверь. Он забрал несколько самых необходимых вещей и перебрался в Лондон к Альваресу. Были попытки примирения, когда в сентябре 1962 они вместе отправились в Ирландию в гости к поэту Ричарду Мёрфи, но через некоторое время Хьюз неожиданно исчез, оставив Сильвию одну. Как оказалось впоследствии, он встречался с Асей. Плат вернулась в Девон одна. На этот раз и мать, и ее психотерапевт Руфь Бьюшер советовали ей подать на развод, хотя родители Хьюза просили ее не торопиться, считая, что безумие пройдет и он одумается. Развод тем не менее официально зарегистрирован не был, и поэтому Хьюз оказался наследником и литературным душеприказчиком Плат после ее самоубийства. Кстати говоря, в переписке с автором биографии Сильвии Плат «Горькая слава» (Bitter Fame) Энн Стивенсон, сестра Олвин, к тому времени литературный агент Теда Хьюза, и его жена Кэрол настаивали на том, что Плат была психически больна, но при этом и Элен Файнстайн, и Хьюз, и его родственники недоумевали, как в 1962 г. Плат могла (посмела?) сжечь письма Хьюза к ней — это так не цивилизованно. Стихотворение Плат, написанное 13 августа 1962 г., так и называется: «Сожжение писем»:
Я развела огонь, устав
От сжатых добела кулаков
Старых писем, их мертвящего треска,
Когда приближаюсь к мусорнице.
Что они знают такое, что мне неизвестно?
По зернышку рассыпают пески,
Где мечта о чистой воде
Улыбается, как поездка на отдых.
Я не утончена,
Любимый, любимый, я, знаешь, устала
От картонных коробок цвета цемента или собачьей своры,
В ненависти которой —
Тоска на поводке у человечьей стаи
В красных куртках с глазами и метками почтовых штемпелей.
Этот огонь может лебезить и лизать, но он беспощаден:
Ящик стеклянный,
Куда мои пальцы проникнут, хотя
Они плавятся, тают, и сказано им
Не прикасаться.
И здесь писанью конец,
Вертким закорючкам под наклоном, лебезящим, с улыбкой.
По крайней мере, теперь для них нашлось место на чердаке.
По крайней мере, не буду теперь у них на крючке
Немой рыбкой
С одним оловянным глазом,
В поисках проблесков,
В арктических водах
Между этим желаньем и тем.
С другой стороны, в новой биографии Теда Хьюза, которую известный шекспировед, оксфордский профессор, проректор колледжа Вустер сэр Джонатан Бейт назвал: «Тед Хьюз: неавторизованная жизнь»,[9] автор выставил Хьюза сексуальным маньяком, садистом и сладострастником в то время, как о стихах было сказано поверхностно из-за того, что Фонд Хьюза не дал согласие на цитирование (поэтому и слово «неавторизованная» в подзаголовке), так что даже в США, где после самоубийства Сильвии Плат отношение к Хьюзу стало резко отрицательным, книга была подвергнута критике.[10] Бейт перечисляет всех женщин, с которыми Хьюз вступал в связь, часто с несколькими в одно и то же время. К тому же воспользовавшись дневниками Сильвии Плат, Бейт копается и в ее постельном белье, например, пересказывая эпизод после близости с Альваресом. Так и хочется ответить профессору Бейту словами Пушкина по поводу Байрона из его письма Вяземскому 1825 г.: «Толпа жадно читает исповеди, записки etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы, — иначе».[11]
В один из приездов в Лондон, где она навещала друзей, Сильвия нашла квартиру в доме 23 по улице Фицрой, где некогда жил У. Б. Йейтс, что она посчитала добрым предзнаменованием и решила перебраться с детьми в Лондон. Квартиру, однако, ей одной сдавать не хотели, а так как Хьюз и Плат состояли в официальном браке, квартиру они сняли совместно на длительный срок, причем значительную часть денег внес Хьюз, и в декабре 1962 г. Сильвия Плат с детьми переселилась в Лондон. Хьюз навещал детей по нескольку раз в неделю и отдавал все деньги, так что самому пришлось одалживать у родственников, чтобы свести концы с концами. 14 января 1963 года под псевдонимом Victoria Lucas вышел роман Сильвии Плат «Под стеклянным колпаком», который был встречен противоречивыми оценками: критики пытались определить жанр романа: был ли он автобиографией, беллетристикой или художественным произведением, а мать Сильвии Плат заметила, что все те, кого ее дочь знала и любила, включая и саму Аурелию, были выставлены карикатурно, в неприглядном виде, поэтому, когда уже в конце 1960-х, поступило предложение переиздать роман в США, Аурелия Плат этому воспротивилась, а сам Тед Хьюз долго сомневался, и только доводы издательства Харпер, что пиратское издание все равно будет рано или поздно опубликовано, заставили Хьюза согласиться, и в 1971 г. роман вышел в США под настоящей фамилией автора, и принес Хьюзу невиданный гонорар — более 50 тысяч фунтов в то время, как зарплата профессора составляла не более трех тысяч фунтов в год, а сам Хьюз до того времени вряд ли заработал столько за все свои книги вместе взятые.
Зима 1963 года выдалась на редкость холодной, трубы в старом доме замерзали, телефона в квартире Сильвии не было, и когда она выбегала позвонить из телефона-автомата, руки примерзали к диску. Элен Файнстайн пишет, что это была самая холодная зима за 150 лет, и люди умирали от переохлаждения. Творческий подъем 1962 года, когда она написала более 20 первоклассных стихотворений, сменился депрессией. К тому же у Сильвии сломалась машина. 7 февраля она позвонила друзьям, писательнице Джиллиан Беккер и ее мужу Джерри, преподавателям литературы Мидлсекского политехнического института, которые забрали ее с детьми к себе, а машину отдали в ремонт. Она постоянно жаловалась на головную боль, одиночество и депрессию. Звонили доктору Хордеру, который хотел определить ее в больницу, но в хороших больницах мест не было, и просили подождать. Зная, как Сильвия Плат относилась к больницам, Хордер, телефон которого она напишет вместо предсмертной записки, не стал настаивать на любой больнице. Беккеры предлагали остаться еще, но в воскресенье 10 февраля 1963 г. Сильвия Плат решила вернуться домой. Стихотворение «Предел», последнее в посмертно изданной книге «Ариэль», уже было написано 5 февраля:
Эта женщина уже совершенна.
На ее мертвом лице
Улыбка свершенья,
Иллюзия эллинской необходимости
Вплывает в свитки ее тоги,
Ее нагие ноги
И стопы, кажется, говорят:
Мы прошли долгий путь, он завершен.
Все мертвые дети свернулись, белые змейки,
Каждая над
Кувшинчиком молока, уже пустым.
Она сложила
Их снова внутри своего тела,
Как лепестки закрывшихся роз,
Когда застывает сад и запахи кровоточат
Из сладких глубоких зевов ночного цветка.
Луне грустить не о чем, она
Уставилась из-под своего костяного капюшона.
Она привыкла к таким вещам.
Развевается и шуршит её траурный наряд.
Анализируя это стихотворение, Дэвид Холлбрук писал Хьюзу в 1973: «Стихотворение “Предел” прекрасно, но оно прельщает нас чувством, что следует достичь совершенства, запрятав детей обратно в утробу, уничтожив их и себя. Люди любят это стихотворение, не замечая куда оно их приводит…. Я говорил со многими психотерапевтами в Лондоне. Они рассказали, как часто им приходиться сражаться за то, чтобы пациент жил — в то время, как некоторые произведения культуры толкают их переступить эту грань. Поэзия Сильвии Плат, по их словам, особенно стимулирует это».[12] Она запечатала дверь в кухне, оставив детям бутерброды, рукопись стихов со страницей, где указала в какой последовательности должны быть опубликованы стихотворения (впоследствии она была нарушена при первой публикации книги «Ариэль» Тедом Хьюзом в 1965 г., о чем писала в свое время Марджори Перлофф).[13] Затем она включила газ, а для верности еще всунула голову в духовку. Быть может, в стремлении обелить, если не оправдать Хьюза, Элен Файнстайн с одной стороны пишет, что Сильвия Плат была психически больна, что усугубилось неверностью Хьюза, одиночеством, суровой зимой, а с другой, тем, что если бы она набралась терпения, то Хьюз рано или поздно вернулся бы к ней. Дотошно анализируя события тех дней, Файнстайн тем не менее пишет, что самоубийства бы не произошло, если бы Плат еще погостила у Беккеров, а потом появилась бы няня, доктор Хордер и сам Хьюз. К сожалению, ни в жизни людей, ни в истории сослагательного наклонения не бывает. Похоронили Сильвию Плат на кладбище в Хептонстолле, где в дальнейшем появятся могилы родителей Хьюза, которому отныне пришлось пережить немало гонений со стороны приверженцев Плат, обвинявших его этой смерти.
Ветер хлопает на вершинах
Струи бьют ввысь.
Ты когтишь свой путь
Над гигантским бьющимся крылом.
И Томас, и Уолтер, и Эдит —
Живые перья.
Эсфирь и Сильвия —
Живые перья
Там, где все горизонты вздымают крылья —
Семья темных лебедей
Продолжает бить крыльями над серебряной бурей
Пробиваясь к Атлантике.
(«Хептонстоллское кладбище»)
Со временем Плат едва ли не стала «феминистской мученицей», а на памятнике, где было выбито: «Сильвия Плат-Хьюз», фамилию Хьюза неоднократно забеливали краской. Прекрасно понимая противоречивость своего положения, Хьюз неоднократно отказывался от самых заманчивых предложений: от выступлений или даже от необременительной профессуры в США. Вместе с тем мать Сильвии, Аурелия Плат, возмущенная тем, что ее образ извращен в романе «Под стеклянным колпаком» и она выставлена этаким монстром, как в стихотворении «Медуза», настояла на публикации писем дочери к ней, на что Хьюз в конце концов нехотя тоже дал согласие, и «Письма домой» стали бестселлером. При этом Хьюз был заботливым отцом, а дети узнали, как умерла мать, только спустя много лет. Сестра Олвин, приехавшая из Парижа, а через полгода решившая вернуться в Англию, чтобы помогать брату ухаживать детьми и за больной матерю, тетушка, соседи и друзья помогали смотреть за детьми, но Хьюз понимал, что у семи нянек дитя без глаза, и сам много внимания уделял детям. Тогда же он начал писать стихи и книги для детей, а стихотворение, посвященное Фриде вошло в книгу «Леший» и во многие антологии:
Прохладный вечерок сжался до собачьего лая и лязга ведра —
А ты слушаешь.
Сеть паука натянута для прикосновенья росы.
Ведро поднято, застыло, полное всклень — зеркало
Чтоб соблазнить до дрожи первую звезду.
Коровы идут домой по переулку, окаймляя кусты
живых изгородей теплыми венчиками дыханья —
Темная река крови со множеством камней
Несет на весу непролитое молоко.
«Луна! — ты кричишь вдруг. — Луна! Луна!»
Луна отступила, как художник, глядя изумленно
на работу,
Указующую на него в изумлении.
(«Полная луна и маленькая Фрида»)
В это тяжелое время, чтобы справиться с собственной депрессией, он много читал, в частности, он большим воодушевлением прочел перевод писем Пушкина, придя к выводу, что несмотря на все преследования, Пушкин до брака был счастливым человеком, вольным духом. Тогда же Хьюз начал заниматься редактированием и составлением книг, как стихотворения Шекспира, Кольриджа. Эмили Дикинсон или собрание стихотворений английского поэта Кейта Дугласа, павшего на фронтах Второй мировой войны. Хьюз также заинтересовался переводом и предложил издавать журнал «Современной поэзии в переводе», от чего пришел в восторг давний друг Дэниэл Вайссборт, который к тому времени поступил в аспирантуру Лондонской Школы экономики, был студентом выдающегося историка Леонарда Шапиро, который переводил с русского, и Дэниэл всерьез занялся русским. В дальнейшем проект поддержали Эл Альварес, Джордж Стайнер, Макс Хэйворд, Генри Клиффорд и многие другие выдающиеся литературоведы, поэты, переводчики и редакторы. Журнал выходил с 1964 по 1971 гг., и пользовался большим успехом. Вместе с Асей Хьюз начал переводить стихи израильского поэта Иегуды Амихая, который станет их другом, особенно после того, как он был приглашен Хьюзом, который совместно с Асей стал директором и организатором Международного поэтического фестиваля в Лондоне в 1967 году.
Вместе с тем, Ася не спешила окончательно оставлять Дэвида и переезжать к Теду Хьюзу. Только после того, как она родила от Хьюза дочь Александру (Шуру) 3 марта 1965, она решила оставить Дэвида. Однако она столкнулась с немалыми моральными трудностями, прежде всего с тем, что ее не признавали родители Теда Хьюза до такой степени, что тяжело больная мать отказывалась принимать поднос с едой, когда его приносила Ася. Многие друзья Хьюза, общие с Сильвией, от нее отвернулись, при этом посмертная слава Сильвии Плат росла, и постепенно в Асе развился комплекс вины, от которого Хьюз не смог ее уберечь. Занятый старшими детьми и творчеством, он мало уделял внимания Шуре, которая росла нелюбимым отцом ребенком. Впоследствии в стихотворении «Ошибка», которое он посвятил памяти Аси, он горестно вопрошает, зачем она пошла на поводу у молвы, как бы забывая о своей вине и ответственности:
Когда могила свой уродливый рот раскрыла,
Почему ты просто не улетела,
Закутавшись в свои волосы и став незримой,
Почему ты преклонила колени на краю могилы,
Чтоб тебя опознали,
Обвинили и приговорили
Те, кто держал в руках осколки серого гранитного надгробья,
Как доказательство своей невиновности?
Ты должно быть не расслышала приговор.
Ты всегда по ошибке слышала
На иврите или немецком
То, что бормотали на английском.
Ее могила высказала свою загадку вполне верно.
Однако, быть может, ты в воздухе услыхала
Ответ на одну из своих
Невысказанных тайн. Не расслышала,
Приняла по ошибке и кротко преклонила колени.
Быть может, тебя не забили б камнями,
Если б ты стала монашкой
И жертвенно сожгла себя
На алтаре ее смерти.
Ибо именно это ты сделала. С того мгновенья
Магазины, работы, малютка дочь, немецкая няня
Должны были превратиться в твои обличья
В языках жертвенного огня, вроде корчей,
Опутавших тебя и сожравших
Всю твою жизнь.
Я наблюдал, как ты питала пламя собой.
Почему ты не завернулась в ковер,
Не пошла в больницу,
Избавившись от ошибки — просто назвав это
Ошибкой перевода?
23 марта 1969 года Ася, дав снотворное Шуре, покончила с жизнью таким же способом, как Сильвия Плат, с той лишь разницей, что она убила и ребенка. В октябре 1970 г. Хьюз опубликовал книгу «Вран», посвященную памяти Аси и Шуры, а впоследствии и книгу «Каприччио». Он всегда был склонен к мистицизму, но после трагических событий стихи его приобрели темный, даже мрачный оттенок. Его образы с одной стороны необыкновенно конкретны и экспрессивны, но с другой — касаются таинственного, загадочного и подсознательного, изнанки бытия:
Чьи эти костлявые ножки? Смерти.
Чье это щетинистое обожженное лицо? Смерти.
Чьи это застывшие легкие? Смерти.
Чей этот полезный покров мышц? Смерти.
Чьи это невыразимые кишки? Смерти.
Чьи это сомнительные мозги? Смерти.
Чья это беспорядочная кровь? Смерти.
Чьи это маломощные глаза? Смерти.
Чей это порочный язычок? Смерти.
Чья это неурочное бдение? Смерти.
Дано, украдено или задержано до суда?
Задержано.
Чья вся эта дождливая каменистая земля? Смерти.
Чье все это пространство? Смерти.
Кто сильнее воли? Смерть.
Сильнее любви? Смерть.
Но кто сильнее смерти?
Я, разумеется.
Проходи, Ворон.
(«Вопросы у двери утробы» из з книги «Вран», 1970)
После смерти матери в мае 1969, Хьюз напишет Питеру Редгроуву, что чувствует, что жизнь проглотила его целиком и сейчас жует и переваривает, a то, что будет испражнено в чистый воздух и солнечный свет и всеобщий мир, уже не будет способно говорить о том, что прошло».[14] Стихи, посвященные матери, исполнены нежности и грустного раскаяния, как стихотворение «Годовщина», в то время, как до «Писем к дню рождения» такие стихотворения, как «Ты ненавидела Испанию» или «Бог», посвященные Сильвии Плат, полны антагонизма.
Тем не менее, жизнь и творчество помогли поэту справиться с депрессией. В 1970 г. он женился на дочери старшего друга Джека Орчарда, который впоследствии будет помогать ему и с фермой, медсестре Кэрол Орчард, которая была на 20 лет младше, не имела литературных амбиций и, как говорили друзья и пишет Элен Файнстайн, внесла в его жизнь стабильность. Она знала о его увлечениях, хотя и не о всех, и оставалась с ним до его смерти в 1998. Хотя она и говорила, что не будет такой, как вторая жена Т. С. Элиота Вэлери, которая вообще была против любых биографий мужа, Кэрол не дала разрешения на публикацию биографии Хьюза ни Элен Файнстайн, которая знала Хьюза более 30 лет и сотрудничала с ним как переводчица русской поэзии на английский, ни тем более, упомянутому Джонатану Бейту.
В марте 1976 Теда Хьюза пригласили на поэтический фестиваль в Австралию, и он отправился туда вместе с отцом, чтобы тот повидался с братом Джеральдом. Радость от семейных встреч была тем не менее поначалу омрачена приемом, который оказали Хьюзу на фестивале в Аделаиде феминистки, пришедшие с плакатами, обвинявшими Хьюза в смерти Сильвии Плат. Хьюзу помогала справиться с трудностями молодая, успешная и красивая австралийка Джилл Барбер, ответственная за связи с прессой. Уверенная в себе Джилл не боялась молвы и вскоре они стали любовниками. Впоследствии несмотря на успешную карьеру, Джилл решила перебраться в Лондон, поскольку у нее были свои литературные амбиции. Возвращались они в Англию в одно время, но порознь. В Лондоне они продолжали встречаться. При этом, помимо жены у Хьюза была другая любовница, писательница Эмма Тенант, шотландка, дочь барона Гленнконора от второго брака, которая выросла в готическом замке XIX века и которая вместе с Элен Файнстайн преподавала в Кембридже. Эмма Тенант (Emma Tennant, 1937–2017) была весьма популярна, была к тому времени трижды разведена, несмотря на то, что ей было 35-37 лет в ту пору, написала несколько известных романов, один из них в стиле Ивлина Во, «Отель мечты» (Hotel de Dream), другой готический роман с феминистическим подтекстом был в манере Стивенсона «Странный случай мисс Джекилл и миссисз Хайд», была редактором журнала «Вог», издавала литературную газету «Бананы», где печатались не только известные писатели и поэты, но также и начинающие, и Теннант находила молодые таланты и способствовала их карьере. До поры до времени ни жена Кэролл, ни Эмма, ни Джилл не знали о существовании друг друга, а когда Теннант узнала, написала известную книгу «Сожженные дневники» (Burnt Diaries), опубликованную в 1999 г., где Джилл сатирически изображена как «энергичная (букв. «прыгучая» — “bouncy”) молодая австралийка, торговавшая ювелирными изделиями», чем последняя была возмущена.[15] При этом Хьюз не забывал своих возлюбленных и того же требовал от них. Возможно, свет на его отношения с женщинами может пролить мистическая книга «Гаудейте» (Gaudete, 1977), задуманная им еще в 1962 как сценарий фильма, но тогда из этого предприятия ничего не вышло. Само название, которое переводится с латыни как «Возрадуйтесь», дано в честь известного рождественского христианского гимна XVI в. и праздника в честь третьего воскресенья Адвента в католической и некоторых протестантских церквях. В зависимости от даты Рождества и начала Адвента выпадает на день с 11 по 17 декабря. Каждое из четырёх воскресений Адвента имеет определённую тематику, отражающуюся в евангельских воскресных чтениях. Третье воскресенье стоит несколько особняком на фоне всех остальных дней предрождественского периода. В этот день особым образом подчёркивается радость грядущего праздника. Это единственный день Адвента, когда священники имеют право служить не в фиолетовых облачениях, символизирующих покаяние, а в розовых, символизирующих радость. Однако содержание самой книги далеко не христианское и не радостное. Герой самой странной книги Хьюза — двойник: с одной стороны это викарий Николас Ламб, а с другой стороны — оборотень, его двойник, вырезанный из дуба и оживленный, когда викарий посещал загробный мир. Как сам Хьюз объяснял впоследствии в программке пьесы, написанной им на основе книги: «Этот оборотень-двойник начинает проповедовать Евангелие Любви в своей собственной манере существа, вырезанного из дерева. Он организует женщин своего прихода в своего рода союз, общество любви. Цель этого общества — разумеется, произвести Мессию. Таким образом, все женщины должны были подчиниться власти Ламба и забеременеть от него, так как он должен был стать отцом Мессии».[16] Экберт Фаас написал, что «Гаудейте» была «самой личной из всех книг Хьюза» на тот момент. При этом оба главных героя — викарий Ламб и его двойник — самопародии, карикатуры самого поэта, похожие на антигероя Достоевского из «Записок из подполья». Хьюз в интервью с Хаасом настаивал, тем не менее, что он воздержался от того, чтобы высказывать личное отношение к Николасу Ламбу и его двойнику, как в драме».[17] Хотя эпиграфы из Гераклита и «Парсеваля» намекают, что герой борется с самим собой, Файнстайн замечает, что попытка Николаса Ламба оживить Великую Мать могла быть одобрена самим Хьюзом. Коллизии же возникшие по ходу пьесы — самоубийства женщин, одна из которых, Джанет, кончает с собой после того, как забеременела от Ламба, а другая — после того, как Ламб ей объясняет, что теперь любит ее сестру; ритуальные жертвоприношения женщин — все это было отвергнуто публикой по обе стороны океана. Когда мужья узнают, чем занимается «двойник», они его убивают, а настоящий викарий Ламб появляется в западной Ирландии, где сочиняет двусмысленные псалмы, полные эротической лирики. Знание Хьюзом природы, растений, насекомых и зверей переплавляется в мистический, эротический ритуал:
Я вижу невесту дуба в объятиях дуба.
Брачевание среди доисторических насекомых.
Мощь неспешной гидры
Среди гофрированных ящериц
Роняя ветви и желуди, и листья.
Дуб блаженствует
Его корни
Вздымают в мольбе руки
Изувеченные стигматами
Как вырубленные из моря скалы, воздетые землей
Нагруженные немыми мычащими подобиями
Дуб кажется умирающим, мертвым
В этом любовном соитье.
Пока я лежу под ним
В буролиственной тоске
Оцепеневший желудь
Перед нами — эротическое, фантастическое мифотворчество, в которое вкраплены ощутимые детали реальности. При этом многие тексты полны экспрессии, лирической силы, а иные весьма автобиографичны:
Я повернулся
Я склонился
В морге я целовал
Твоих висков замороженную гладь
Как мрамор, отполированный ливнем, мои
Губы в гримасе тошноты, а сердце исчезло
И распростерлось
В солнечном мраке
Как колонна над Афинами
Почившая
В слепящей метрополии фотокамер.
Эти строки навеяны, несомненно, не мистическим жертвоприношением Николаса Ламба, но самоубийством Сильвии Плат.
На одном из фестивалей Элен Файнстайн познакомила Хьюза с Евгением Евтушенко, который в то время был женат на англичанке, был весьма колоритен и красноречив и уговаривал ее, а потом и Теда Хьюза посетить СССР. Он даже потом приехал специально в Девон к Хьюзу в гости, обещая наилучший прием в СССР, полные залы, публикации и славу. Хьюз, однако, в этом отношении был мудр и целен. Он был в Израиле на фестивале поэзии, продолжал работать с Иегудой Амихаем, совместно с которым издал третью книгу стихов в переводе на английский — уже после смерти Аси. Хьюз полюбил Иерусалим, эту землю и этих людей, а в дальнейшем весьма интересовался судьбой отказников и диссидентов в СССР. В силу этого он пришел к выводу, что его поездка в СССР может быть неправильно истолкована. Так что красноречие Евтушенко на Хьюза не подействовало. Вообще, во всех вопросах, помимо его увлечения женщинами, Хьюз был весьма осмотрителен и целен. Он был весьма доброжелательным критиком и поддерживал многих более молодых поэтов, особо выделив ирландского поэта Шеймуса Хини, с которым они издали несколько популярных антологий, и дружба с которым продлилась до смерти Хьюза. Он также составил и написал предисловия к томам Шекспира, Кольриджа, Эмили Дикинсон, английского поэта Кейта Дугласа, американских поэтов совместно с Томом Ганном, и, конечно, подготовил многочисленные издания стихотворений и прозы Сильвии Плат, которой в конце жизни посвятил книгу стихов в прозе «Письма ко дню рождения». Всего же Хьюз издал около 20 книг, включая несколько изданий «Избранных стихотворений», не считая около 22 редких художественных изданий, многих совместно с Леонардом Баскиным в издательстве последнего «Джехена» (Gehenna), либо в издательстве «Радуга» (Rainbow), основанном совместно с ним его сестрой Олвин, которая была его литературным агентом. Хьюз к тому же написал 17 книг для детей, 16 пьес и радиопьес, 5 книг прозы и литературоведческих книг, включая книгу о Шекспире и его времени «Шекспир и богиня совершенного бытия» (имеется в виду королева Елизавета I), и «Танцор пред Богом», посвященную Т. С. Элиоту. За переводы «Федры» Расина, «Алкеста» Еврипида, «Орестеи» Эсхила и «Рассказов Овидия» Хьюз был удостоен медали королевы, а за несколько месяцев до смерти в 1998 г. королева Елизавета II наградила его орденом за заслуги (Order of Merit). Он был болен раком прямой кишки, но умер от инфаркта миокарда в больнице во время лечения. Ему было 68 лет. Почти полжизни он прожил в бедности, довольствуясь немногим. Жизнь его была полна метаний, страстей, но как поэт он необыкновенно целен и ни на кого не похож, хотя в юности и молодости испытал влияния Блейка, Кольриджа, Джерарда Мэнли Хопкинса, Йейтса, Т. С. Элиота. Необыкновенно тонко чувствовавший природу и не менее тонко умевший ее передать, он воспел и природу родного Йоркшира и его историю, не случайно после смерти поэта был утвержден Фонд Элмет, на попечении которого находится город Мифольмройд и дом, где родился Хьюз и провел детство. Мемориал и поэтический маршрут Хьюза создан также в Девоне. Однако помимо этого, Хьюз передал в стихах и прозе историю своей семьи и страны, сумев подняться до общечеловеческих обобщений.
В 2009 г. была учреждена поэтическая премия имени Теда Хьюза, а в 2010 г. в альма-матер поэта колледже Пемброк в Кембридже было создано общество Хьюза. Мемориал Теду Хьюзу в Уголке поэтов Вестминстерского аббатства был установлен в 2011 году.
[1] Ted Hughes. The Poetry Foundation. https://www.poetryfoundation.org/poems-and-poets/poets/detail/ted-hughes
[2] Elaine Feinstein. Ted Hughes. The Life of a Poet. New York and London: Norton, 2001. P. 16.
[3] Elaine Feinstein. Ted Hughes. P. 34.
[6] Elaine Feinstein. Ted Hughes. P. 78.
[7] Elaine Feinstein. Ted Hughes. P. 90.
[8] Elaine Feinstein. Ted Hughes. P. 122.
[9] Jonathan Bates. Ted Hughes. The Unauthorised Life. London-New York: Harper, 2016.
[10] Janet Malcolm. A Very Sadistic Man.//The New York Review of Books. February 11, 2016: http://www.nybooks.com/articles/2016/02/11/ted-hughes-very-sadistic-man/
[13] Marjorie Perloff. The Two Ariels: The (Re)making Of The Sylvia Plath Canon.// The American Poetry Review Vol. 13, No. 6 (NOVEMBER/DECEMBER 1984), pp. 10-18. Список приводится на с. 295 «Собрания стихотворений» Сильвии Плат: Sylvia Plat. The Collected Poems. New York: Harper, 1981, rpt. in Harper Perennial-Modern Classics, 1992.
Сообщения
Комментариев нет:
Отправить комментарий