Уистен Хью Оден «До исполненья времен». Рождественская оратория

Уистен Хью Оден «До исполненья времен». Рождественская оратория, 1941-42.
Предисловие и перевод@ 2018 Яна Пробштейна

Как считает Эдвард Мендельсон, в Америке Оден по-новому осмыслил и развил собственные прежние темы и прежние формы. Если в Англии  1928 г. он написал рождественскую шараду «Оплачено обеими сторонами», то в 1941-42 гг. Оден пишет рождественскую ораторию «До исполненья времен» («For the Time Being»), если в 1938 цикл сонетов «Во время войны» заканчивался сонетом «След  сгинул наш в горах, что выбрали мы сами», то цикл сонетов «Поиск» 1940 г. заканчивается сонетом «Сад», в котором появляется некая надежда на рай:[1]

Здесь странствиям конец; желанье, вес

Упразднены. У старых дев нет боли,

Колышут розы славу, словно платье.

Великий с мрачным и оратор здесь

Беседуют, краснея на закате,

И чувствуют, что сдвинут центр воли.

Это именно «Поиск» (The Quest) (а не «Героика», как перевел В. Л. Топоров), потому что вся жизнь Одена была поиском, а в данном случае — это в первую очередь, богоискательство. Как личность он шел от неверия к вере, и дело не только в том, что в США Оден, переставший ходить в церковь чуть ли не в 15 лет,  вновь начал посещать церковь и впервые за долгое время причастился, но и в том, что его поэзия стала не просто глубокой, а глубоко духовной — из поэзии слова она становилась поэзией поступка, не переставая при этом быть искусством. Как считает Мендельсон, вера, к которой пришел Оден в США, была своеобразная форма экзистенциального протестантизма.[2] Сам Оден говаривал, что религия — католическая, но путь к ней — протестантский.[3] Окончательным возвращением к англиканской церкви, к которой принадлежали родители Одена, следует считать Рождественскую ораторию «До исполненья Времен» (For the Time Being),  над которой поэт работал в 1941-1942 гг., но опубликована она была полностью в 1944 г. Поэма посвящена памяти матери, Констанции Розалии Оден (1870-1941), умершей в августе 1941 г. Другим событием, явившимся своего рода предупреждением для поэта, было признание в неверности Честера Калльмана (Chester Kallman, 1921–1975), партнера, а впоследствии и соавтора Одена (либретто оперы Стравинского «Похождения пройдохи»). Оден относился к этой связи, как к браку, в то время как Калльман не хотел себя связывать обязательствами. После того, как тот признался Одену, он уснул и проснулся от того, что почувствовал руки Одена на своей шее. Впоследствии Оден вспоминал: «В отношение тебя я имел намерение, которое превратилось почти в деяние, стать убийцей».[4] Стало быть, работа над поэмой, которой предшествовали раздумья о покаянии и спасении, была также поворотным моментом в духовном развитии поэта. Непосредственно к работе над Рождественской ораторией Оден приступил в последние три месяца 1941 г. в Энн Арборе, где он преподавал в качестве приглашенного профессора в университете. Подавая на стипендию фонда Гуггенхайм 8 октября 1941 г., Оден так описал свой проект: «… большая поэма о рождестве, состоящая из нескольких частей, текст которой можно положить в основу крупной музыкальной оратории».[5] Рождественская оратория Одена — это сложное многоплановое, музыкально-драматическое, философско-религиозное, лиро-эпическое произведение, включающее в себя, наряду с традиционными частями рождественских католических мистерий, как «Адвент», «Благовещение», «Паломничество волхвов», «Избиение младенцев», «Бегство в Египет», так и такие нетрадиционные части, как по форме, так и, главное, по содержанию, как например, «Размышления Симеона», который в отличие, скажем от Симеона Т. С. Элиота («Песнь Симеона»), не старец, а полный сил богослов, теолог, причем Оден в этой части, полной анахронизмов (что впрочем, характерно и для других частей, например, «Благовещения», в которой в качестве действующих лиц выступают Четыре функции Юнга, формы психической деятельности, две из которых являются рациональными — это мышление и эмоции; две — иррациональными, это ощущение и интуиция).[6]  Оден использует аллюзии на «Исповедь блаженного Августина», Юнга, «Я и Ты» Мартина Бубера, новейшие события научной, общественной и политической жизни, начиная с Великой Депрессии и кончая, разумеется, Второй Мировой войной. Ирод у Одена — не тиран, а убежденный образованный либерал, вынужденный прибегнуть к насилию ради спасения цивилизации. Причем, Оден тщательно выписал образ Ирода, недвусмысленно показав, что тот — отнюдь не Гитлер, а один из либералов, участвовавших в мюнхенском сговоре, которые развязали Гитлеру руки. Начиная с первого появления Волхвов, которые поначалу представляют идеи Платона и других греческих философов, до «Размышлений Симеона», монолога Ирода в «Избиении младенцев» и до финала, у Одена множество аллюзий на книгу «Христианство и классическая культура» (Christianity and the Classical Culture, 1940) канадского историка и философа Чарльза Норриса Кокрана (Charles Norris Cochrane, 1889-1945), выдающегося и недостаточно оцененного, по мнению Одена, философа. Кокран полагал, что «промежуточное бытие между идеальным и реальным — одна из самых зловредных ересей, ересь двух миров, разрыв между которыми, язычество надеется соединить этой слабой уловкой».[7] При этом Кокран считал, что установление Константином христианства в качестве государственной религии было катастрофой. В своей рецензии на книгу Кокрана Оден писал: «Наше время не так уж непохоже на век Августа: плановое общество, цезаризм бандитов и бюрократов, пайдейя[8], наука, религиозные преследования — все у нас есть. В равной мере не исключена возможность нового Константинизма; в прессе уже появились письма, предлагающие ввести религиозное обучение в школе как средство борьбы с детской преступностью; ужасающее описание мистера Кокрана «христианской» империи при Феодосии должно пресечь подобные надежды использования бензендрина для земного града».[9]

В плане поэтическом оратория также имеет сложную структуру: от рондо в манере Йетса, “Réversibilité“ Бодлера (И. Анненский перевел как «Искупление»), песен, до хоров, воспроизводящих «Хоры» Элиота из мистерии «Камень» более, нежели «Убийства в соборе», до проповеди, чем фактически являются «Размышления Симеона», монолога Ирода, начало которого является иронической аллюзией на начало «Размышлений» («Медитаций») Марка Аврелия, которого в письме называл «этот ужасный Марк Аврелий»[10], до сюрреалистических Голосов в пустыне, где также есть некоторые аллюзии, например, на эссе Ф. С. Фитцджеральда «Крушение» (The Crack-up), опубликованное в «Эсквайре» в 1936 г., в котором «всегда три часа утра». Рассказчик свободным ритмизованным стихом объединяет прошлое с настоящим, стирая временную грань. Не  случайно в конце, после прозаических деталей, звучит мысль о близости Пасхи (И Праздник стерся в памяти уже, /А ум с опаской вспоминает Пост /И Страстную, что уже не за горами) как напоминание о том, что следует подготовиться ко «Времени до исполненья Времен». В конце же звучит как кредо, жизнеутверждающий и вероутверждающий Хор.

---

[1] Mendelson Edvard. Preface.//Auden W. H. Selected Poems. /Ed. by Edward Mendelson. New York: Vintage, 1979. P. xiv-xv.

[2] Цит. по: Mendelson Edward. Later Auden. New York: Farrar, Straus and Giroux, 1999, p. xviii.

[3] Fuller John. Auden: A Commentary. Princeton University Press, 2000, p. 494.

[4] Mendelson Edvard.  Ibid. p. 175.

[5] Fuller John. W. H. Auden. A Commentary. Princeton, New Jersey: Princeton Univeristy Press, 1998), p.345.

[6] К подобному приему Оден также прибегает в своей самой большой поэме «Век тревог».

[7] Цит. по: Mendelson Edward. Later Auden. P. 185.

[8] пайдейя (от греч. en kyklo или enkyklios paideia, enkyklopaideia - обучение в кругу или круг обучения) —   описание полного круга теологического знания в том виде, как оно представлено для обучения. Оно упорядочено в соответствии с взаимоотношениями различных областей теологии. С 18 в. выделялось четыре традиционные области теологии: библейская, историческая, систематическая и практическая. Зд. скорее  образование и воспитание людей во всех сферах жизни в лоне христианской церкви и в свете христианской веры.

[9] Цит. по: Mendelson Edward. Later Auden. P. 185. Бензендрин — стимулирующее лекарство, антидепрессант, которые давали военнослужащим во время и после Второй мировой войны и которым для стимуляции Оден пользовался сам с 1939 и до 1967 гг.

[10] Fuller John, Ibid., p. 353.

Ян Пробштейн

ДО ИСПОЛНЕНЬЯ ВРЕМЕН

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ОРАТОРИЯ

Памяти Констанции Розалии Оден

            (1870-1941)

Что же скажем? Оставаться ли нам в грехе,

чтобы умножилась благодать? Никак. Господь не велит.[i]

                                    К римлянам VI:1

            АДВЕНТ[ii]

            I

            Хор

Падает снег и мрак;

Какой-нибудь дать совет

Не могут часы никак,

У лиц в окне тоже нет

Благородства — не больше наших,

Падает снег и мрак

На всех без разбору.

Слышатся толп разговоры:

«Увы, гнев наш не стал сильней,

И не та, что прежде, любовь.

Дородный Кесарь, зевая

Промолвил: «Я знаю»,

На троне своем засыпая.

Сквозь снег бредут они вновь.

Падает снег и мрак.

            Полу-хор

Сможет ли великий Геракл

Сдержать свое обещанье

Империю возродить?

Совсем потерянный, он

Не может вспомнить заданье:

То в запущенный сад забредет,

То стоит под бесформенной тенью

Разрушенного храма, зная,

Что с вершины ужасных гор

Фанатично следят глаза

Незримо за ним, но он

Слышит, как тишину

Разрывает ядовитый

Голодной Арахны шорох.

            Хор

Зима завершает год,

Сровняв все до основанья;

Небесного гнева водоворот

Смёл сторожевую башню

И занес кедровую рощу.

А зима завершает год:

Глаза сбиваются в стадо,

Вливается в поры сомненье,

Из перстня вытекла сила;

Угасла пророка лампада,

Остыл очаг и сердце остыло,

В костях оседает лед:

Зима завершает год.

            Полу-хор

За парком городским

В каждый день любви

Бродит дикая страсть

            Чтоб уничтожиться и уничтожать.

Кто бахвалится, что может

            Подчинить ее власть?

Наши души просеяли, как пшеницу

И в бездну швырнули.

            Хор

Все ближе злые с оружьем в руках,

Их ненавистью воздух пропах,

И запах страха в наших домах,

Смерть вперила в нас белый глаз,

Призывает вора черная дыра,

И близятся злые с оружьем в руках.

Вóроны расселись на стенах,

Все наши планы потерпели крах.

Находчивый наш генерал

По пьянке замертво упал,

И кони его сдохли с горя,

Наш флот затонул в море,

И близятся злые с оружьем в руках.

            II

            Рассказчик

Если из-за политической ситуации,

Во многих домах нет крыш, а люди,

Которые разносят ложные вести по стране, не пьяны и не спят,

Если все плавания отменили на неопределенное время,

Неосмотрительно много рассказывать об этом в письмах, и если,

Из-за того, что установилась необычная температура,

Два пола сейчас —слабый и сильный,

Это вовсе не является необычным для этого времени года.

Все, что мы должны знать, как совладать с этим. Наводненья, пожар,

Засуха на пастбищах, пассивность принцев,

Пиратство в открытом море, физические страданья и финансовые невзгоды,[iii]

Это все, в конце концов, знакомые испытанья,

Они выпадали на нашу долю много, много раз.

Что же до событий в окружающем мире, где

Оккупация пространства — реальный свершившийся факт,

И время идет, вращаясь послушно по кругу,

Они случаются снова и снова, чтобы пройти,

Вновь и вновь превращаясь в свою полную противоположность,

От меча к оралу, от гроба к колыбели, от войны к труду,

Так что, соединив хорошее и дурное, картина включает в себя

Десять тысяч странных вещей, которые могут случиться,

Что и происходит обычно и постоянно.

            До недавнего времени мы ничего другого не знали, и между нами, казалось,

Что у нас есть необходимое — отчаянная храбрость тигра,

Осмотрительность хамелеона, скромность оленя,

Либо преданность дерна необходимости места:

Выказывать гражданские добродетели было

Не столь невозможно, в конце концов: пережить утраты,

Похоронить своих мертвых было весьма просто — вот почему

Мы всегда могли сказать: «Мы — дети Бога,

И наш Отец не оставлял никогда Свой народ».

            Но тогда мы были детьми: это было мгновенье назад,

До того, как в наши жизни вошла вопиющая новизна.

Почему нас не предупредили? Быть может, это сделали все же.

Быть может, загадочный шум в темени мы замечали

Несколько раз: когда одиноко сидели в комнате ожиданья

Сельской станции железной дороги, глядя

Из окна туалета — это не было несвареньем,

Ужели в нас уже вживался Ужас?

Как и когда Ему удалось это, мы никогда не узнаем:

Мы можем только сказать, что Он сейчас в нас и ничего,

Из того, что мы знали до того, как Он поселился, не принесет

Нам ни малейшей пользы, ибо ничего подобного не случалось прежде,

Словно мы вышли из дома на пять минут отправить письмо,

А в это время гостиная поменялась местами

С зеркальной комнатой у камина,

Словно проснувшись с утра, обнаружили,

Что лежим на полу распластавшись, следя, как наша тень,

Сонно потягивается у окна. Я хочу сказать,

Что пространство, где происходят событья, все еще существует,

Но только теперь этот мир нереален; реальный мир — в нигде,

Где время недвижно и ничего никогда не случается:

Я хочу сказать, что человек все еще существует, о котором нам все известно,

И все еще носит наше имя и любит себя, как прежде,

Но человек этот вымыслом стал; никто не несет

Ответственности за нашу настоящую жизнь, в которой любовь не имеет значенья.

            Поэтому мы в отчаянье; поэтому мы будем рады

Домовому из детской или призраку из подвала, вот почему

Даже неистовый вой зимы и войны превратился в мотивчик

Музыкального автомата, который мы не смеем остановить. Мы

Боимся боли, но больше страшимся тишины, ибо никакой кошмар

Враждебных предметов не может быть ужасней этой Пустоты.

Это Мерзость. Это гнев Божий.

            III

            Хор

Один, один, бежит в ужасной чаще[iv]

Осознанного зла, пропал беглец,

Страшась найти Отца иль что Отец

Одарит добротой не настоящей.

Один, один беглец в ужасной чаще.

Где тот Закон, чтобы попрали свой,

Где Справедливость, ради коей Плоть

Решила страсть и Разум побороть,

Наследственная Власть ушла, Господь.

Где тот Закон, чтобы попрали свой?

Путь Пилигрима к Пропасти привел,

Чтоб убедиться по ухмылке смог,

Что бросил свой невежества цветок,

Таков ли триумфальный был итог?

Путь Пилигрима к Пропасти привел.

Нам смертным нужно, чтоб явили чудо.

Как может временем облечься Вечность,

И стать конечным фактом Бесконечность?

И нет пути к спасенью ниоткуда.

Нам смертным нужно, чтоб явили чудо.

            IV

            Речитатив

Пусть мышцы испытывают отвращение, придется все же двинуться в ложном                                                                                                                        направлении,

Пусть разум не может представить завтра, придется все же вспомнить о поражении,

Пока самосознание способно сказать «Я», невозможно не бунтовать;

Пока есть случайная добродетель, есть и необходимый порок:

Если нет сада, не может случиться чуда.

Ибо сад — единственное место, но вы его не найдете,

Пока не станете повсюду искать и не найдете нигде, где нет пустыни;

Чудо — единственное, что случается, но вам это не очевидно,

Пока вы не изучите все события, и ничего не произойдет, что вы смогли бы                                                                                                                            объяснить;

А жизнь — это судьба, от которой вы стремитесь отречься, пока

                                                                        не смиритесь со смертью.

И потому смотрите не глядя, слушайте не слыша, дышите, не вопрошая:

Неизбежное — вот что, кажется, с вами случится совершенно случайно;

Реальное — вот, что поразит вас как совершенный абсурд;

Пока не поверите, что грезите, это безусловно ваш собственный сон;

Пока не воскликнете: «Это ошибка», вы должны ошибаться.

            V

            Хор

О где тот бессмертный и безымянный Центр, от которого наши точки

            Определенья и Смерти равно удалены? Где

Колодец нашей жажды странствовать, вечный фонтан

            Вод радости, который питает наше горе слезами?

О где же тот сад Бытия, познаваемый лишь через Экзистенцию,

            Как приказ никогда там не быть, приговор, которым

Алефы пульсирующих фактов были отброшены на место,

            Часы, не пускающие мгновение в турбину времени?

О когда я мог оплакать Судьбу, как другие,

                                                            решительные созданья,

            Завладев моей возможностью сожалеть. Камень удовлетворен

Формальным гневом и падает, падает; растения негодуют,

            Что есть лишь одно измерение и могут лишь испытывать сомнение в том,

Что  хуже свет или мрак, и более утонченные изгнанники, кто

            Испытает оба пути, удовлетворены,

Доказав, что ни у одного из них нет цели: почему Человек должен также признать,

            Что не достаточно свидетельствовать, ибо даже протест ошибочен?

Земля охлаждается и огонь погашен своим неповторимым волненьем,

            Все ответы устарели в мертвой хватке вопрошающей руки,

Его особая выразительность расстраивает любой возможный порядок:

            Увы, его гений создан лишь для зависти; увы,

Растительная грусть озер, двигательная красота

            Холерических хищников ближе него

К мечтам, которые лишают его сна, силы, которые принуждают его к лени,

К его влюбчивым нимфам и жизнерадостным атлетичным богам.

Как его знанье может защитить от иллюзий его стремление к правде?

            Как может он ждать, не поклоняясь идолам, без их

Неодолимого убежденья, что где-то за высокой горой,

            Под корнями дуба, в глубинах моря,

Во глубине утробы или гроба он сможет помедлив, высказать, что

                                                                                    чего-то достиг?

            Как может он надеяться, не мечтая, что его одиночество

Откроет ему, наконец, колеблющийся огонь и навек доверит ему

            Свою магическую тайну, как добиться непосредственной жизни?[v]

            БЛАГОВЕЩЕНИЕ

                        I

            Четыре функции[vi]

            За жизнью Человека

            Мы ждем, заняты наблюденьем,

            Мы, четверо, управляем

            Его именьем,

            Пришедшем в упадок:

            Мы четверо были одним

            До того, как восстал,

            Мы были им,

            Когда у него была

            Свобода воли,

            Ошибки его

            Нам жизнь даровали.

            Силы воздуха и огня,

            Земли и воды,

            Человек вам отдан со дня

            Своего рождения:

ИНТУИЦИЯ

Словно карлица в темноте,

Я живу в его животе

            ЭМОЦИЯ

Я — нимфа, в его груди

Я сердце обжила.

            ОЩУЩЕНИЕ

Гигант, стою у врат

Его тела я.

МЫШЛЕНИЕ

Его мечтающий мозг —

Страна чудес моя.

TUTTI[vii]

Незримые фантомы,

Мы принимаем формы,

Приспосабливаясь к любому

Темпераменту, к фактам

Прекрасным, либо

Верным обобщеньям,

К судебным делам

Или Курсу акций:

Как цифры и формулы

Мы химиками любимы,

Чьи истинные любовники —

Венерины херувимы.

Двусмысленные причины

Всякого искушенья,

Мы соблазняем людей

Искусом смерти или спасенья:

Мы одни лишь можем

Посмотреть через стену

Того тайного сада,

Куда ему нет входа,

Правдиво ему расскажем,

Что происходит там,

Но что означает это,

Должен решать он сам.

            II

МЫШЛЕНИЕ

Сад неизменен, тишина нерушима.

Истина не вторглась пока,

Чтоб завладеть пустым своим утром; обещанный час

Вечный свой Май еще не потряс.

ИНТУИЦИЯ

                                    Человеческой ночи,

Чьи вестники — мы,  не под силу рассеять

Сладострастные сны, а все, что мы знаем — это они.

            ОЩУЩЕНИЕ

Все мои чувства огрубели,

Поглощенные недавней ярмаркой. Звучали

Старые песенки, огоньки мигали,

Чаруя, как тик, и завлекая народ,

Который бросился бежать в долину,

Растоптав лугов цветущий покров.

У реки толпа улюлюкала много часов,

Ожидая, когда женщина проплывет нагая;

Раздавали почести и лихие пилюли

В киосках, где интерес теряли

Так же легко, как деньги, а на задворках,

На мокром пустыре возле мусорных ям

Половой грустно спаривался с вороной.

            ЭМОЦИЯ

Мне только что удалось спастись

Из яростного пейзажа: лес дрожал от криков

Горбунов, охотившихся на гермафродита;

Пылавшая деревня неслась вдоль дороги;

Насекомые с лестницами штурмовали дом девственницы;

На зеленом холме, захламленным мусором от пикников,

Стадо коней запинали чайку до смерти.

ИНТУИЦИЯ

Воспоминанье о позапрошлом мгновении,

Словно снотворное. Я видела

Унылую индустриальную равнину

В запустении. Акведуки, пруды и каналы

Заросли водорослями; двигатели и котлы

Заржавели в прогнивших сараях; а сильные рабочие

Превратились в рыхлую груду пьяных тел.

В глубине между доками и пыльной крапивой

Лежали обломки каждой воли; владенья гнили

Разрастались в империи, а заходящее солнце

Заморозило воздух; ни звук не тревожил

Осенний сумрак — лишь хриплый храп,

Покрывавший всех, словно утонувших в море,

Рыдал от горя.

МЫШЛЕНИЕ

                                    Мое недавнее общество

Было хуже ваших трех видений. Там, где я был,

Преследовавшие призраки были бесплотными формами,

Просторы бездействия и огромные районы

Пассивной бесцветности; выше любого визга

Одна нота длилась вечно;  растерявшаяся сумма

Застряла на заикавшихся десятичных дробях,

А почти совпадавшие точки приближались

Так медленно, точно никогда не пересекутся.

Ничего нельзя было утверждать или созидать,

Бытие превратилось в устаревшую помеху.

ИНТУИЦИЯ

Смотрите. Там кто-то в саду.

            ОЩУЩЕНИЕ

Сад неизменен, тишина нерушима,

Ибо она до сих пор бродит во сне своего детства:

Многие до нее,

Ходили внутри, как она, потом выходили,

Не осознавая, что там были, не изменившись,

Сад неизменен, тишина нерушима:

Никому не дано пробудиться там, кроме Одной, кто должна быть разбужена.

            Архангел Гавриил

Проснись!

                        III

            Гавриил

Мария в любовном сне

Играет, как все дети,

Кто в смешном, придуманном свете

Загадав желанье, верят вполне,

А потом поймут, им томимы,

Как трагично-недостижимо;

Внемли, дитя, что поведать я послан:

Любовь велит, чтоб сбылся сон,

Чтоб явить через тебя бесспорно,

Что любовь может быть не притворной.

            Мария

Танец радостный какой

Сон невежественный мой

Взвихрил? Из камня высек свет,

Молчаливых вод струенье

Музыки взорвал напев,

И теплые дрожат крыла

В розе неподвижной:

Какая Воля подняла,

Повелевать мне повелев?

            Гавриил

Когда любя свою лишь волю, Ева,

Любви отвергнув волю, низко пала,

Плоть обратила, что любовь познала,

Лишь в знанье о любви своей и чрева,

Пока они не превратились в грех:

Быть может, эту рану отрицанья

Ты утвержденьем исцелишь для всех;

Любовь твоей потребует всей воли:

Плоть, чьей любви не знаешь ты доколе

В плоть не вросло твоей любви познанье.

            Мария

Объята огнем и ужасом,

Ликует плоть моя, что Слово,

Из ничего сотворившее мир,

Как обещанье Слова возлюбить

Ее, но против воли, превратив

Ее желанье страстное в любовь,

Ныне просит меня надеть

Он обручальное кольцо,

До свадьбы не снимая впредь.

            Гавриил

Свободный выбирать Адам

Вообразил, что он свободен

Необходимость выбрать сам,

В свободе потерявшись, годен

Преследовать был человек

Лишь тени образов весь век:

Неведомое ищет ныне

Известное — ты в благостыне

Решай, дитя, зачать любя,

Дитя, избравшее тебя.

                        IV

            Соло и Хор

Да возликуют вес и число

В этот час перевода

В осознанное счастье:

Ради целости каждой части,

Истина в верном центре

(Есть Путь. Есть и Глас.)

Языка и несчастья

Распознана в ее сердце

Танцы и пенье.

Да будет большее ликованье.

Пусть испорчены обожателями

И заносчивы, как день,

Богачи и красавцы узрели

На неуловимейшее мгновенье

(Есть Путь. Есть и Глас.)

В глазу другого, пока не закрыло

Их собственное отраженье,

Танцы и пенье.

Да возликуют ничтожные даже.

Пусть угрозой веет от пурпурных трибун,

Ослеплены барабанным боем солдат,

Возвещающим полное пораженье,

Красноречивые Витии

(Есть Путь. Есть и Глас.)

Впали в оцепененье,

Наблюдая на улицах всех

Танцы и пенье.

Да возликуют юные даже.

Возлюбленные об измене

Плача в ночи одиноко,

Заслышали, засыпая,

Хотя не уверены из-за дали,

(Есть Путь. Есть и Глас.)

Что это им показалось,

Звуки, превратившие горе в абсурд,

Танцы и пенье.

Да возликуют старые даже.

Поблекшие и Унылые, утратив

Порывы и сожаленье,

Пораженно из жизней вышли наружу;

Ибо шаги долгожданные

(Есть Путь. Есть и Глас.)

Отзываются эхом в их руинах, и все же

Разрушитель явился

С танцем и пеньем.

ИСКУШЕНИЕ СВЯТОГО ИОСИФА

                        I

            ИОСИФ

Ботинки начистив и выгладив брюки,

С настоящей Любовью своей туда

            На встречу я поспешил

Но толпа все росла и росла,

И мне пройти не дала,

            Ибо тогда

На улицу упала звезда;

            Когда узнали меня,

Полиция старалась изо всех сил.

                                    Хор [за сценой]

                        Иосиф, слышал ли ты,

                        Что Мария сказала;

                        Да, такое бывало.

                        На правду похоже? Нет.

            ИОСИФ

В баре было весело; хорошее освещенье,

И я сидел, ожидая в надежде

            Истинную Любовь свою:

И голос, который, кажется, слышал я прежде,

Вскричал: «За счет заведенья!

            За того я пью,

Кто не знает, что слишком поздно сейчас»,

            Когда спросил я, который час,

Все были добры ко мне на удивленье.

                                    Хор [за сценой]

                        Мария, может, непорочна,

                        Знаешь ли, Иосиф, точно?

                        Кто мог бы дать ответ?

                        Предположим, например… Да нет…

                        ИОСИФ

Сквозь ущелья, по ступеням, по глубоким водам,

Я продирался, карабкался, плыл, храня

            Любовь свою настоящую:

Под мертвой яблоней осел стоял

Но завидев меня,

            Он закричал;

Отшельник сидел перед входом

В пещеру, но когда я спросил дорогу,

Он притворился, что спит.

                                    Хор [за сценой]

                        Может, да, а может нет.

                        Но, Иосиф, знаешь ведь,

                        Мир до скончанья лет,

                        Судачить будет впредь.

            ИОСИФ

Где ты, Отец мой, где?

У ревности в западне

Слышу я в доме пустом,

Сидя во тьме, в тишине

Слышу я крана

Капанье в ванной,

Скрип пружины диванной,

Завыванье ветра в трубе,

Все твердят об одном,

Упрямо, упрямо

Опять и опять.

Что я сделал, Отец?

Ответь, что мне сказать

Бесцеремонной стене

Иль напыщенной мебели — ты

Ответь им сейчас…

            Гавриил

                        Нет, должен ты сам.

            ИОСИФ

Как увериться мне,

Что ты справедлив, Отец?

Дай мне довод один.

            Гавриил

                                    Нет.

            ИОСИФ

Прошу всего лишь я

Одно доказательство важное:
То, что содеяла Любовь моя

Было по воле твоей

И что Любовь — это воля твоя.

            Гавриил

Нет, ты поверить должен сам.

И замолчать смиренно.

II

Рассказчик

            За вечное Адама извиненье

За то грехопаденье: «Совратила

Меня малышка Ева съесть тот плод»,

            За требованье няни и за пени,

Чтобы его поила и кормила,

За то, что он Судьбе дал женский род,

Тем убеждая дев, что им под силу

Спасти его, Иосиф, ныне грех

            Ты должен искупать вдали от всех,

Пусть та, что любит, повергает в страх до дрожи,

Твоя любовь к ней поцелуем спать уложит. / на ложе

            За то, что сравнивал любовь с войной

Как в лимериках, где всегда раздоры,

Обиженная муха кажет жало,

            Или с хористками вы в час ночной

Вели о красоте духовной разговоры,

И льстили, не смутясь нимало,

            Горгонам наглым с состояньем,

За их ирландским обаяньем —

Желанье зла, — переменились роли

Впредь думай о себе ты как о Слабом Поле.

            И за воспоминаний возвращенье,

Приятных сморщенным тем старичкам, —

Сигар дымок за коньячком,

            Галантные рисунки, например,

Детали агрессивны и размер —

            На туалетных стенах украшенье,

За шутки вроде: «Женщины чисты,

У них нет ни усов, ни бороды,

А для веденья дел нет головы». Пойми же наконец,

Что для Природы — роскошь твой венец.

            Когда бы ты всем сердцем мог

Простить, подвергнув рассмотренью,

Как нам прощает всемогущий Бог,

            Ибо на зло горазда похоть, искушенью

Подвергнутая этим чудом,

Создать из Девственности захотев

Языческий фетиш, утешив старых дев,

            Повес, истерзанных духовным зудом, —

Уверовав во все и помня обо всем,

Так действуй, словно странности нет в том.

            Ни словом выказав, ни взглядом,

Должны вести себя, как прежде, без сомненья,

Иосиф и Мария, муж с женой,

            Как целого две половины,

Природы мир и Жизни мир едины,

Не факт, а Грех дробит зрачок глазной:

            Обычное всегда есть Исключенье,

            А Исключительное — вечно рядом.

И выбрать трудное, как бы простое, невзначай —

И есть, Иосиф, вера. Ты хвалу воздай.

III

Полу-хор

Иосиф, Мария, молитесь за нас,

Кто розой и луной сейчас

Сбит с толку и душой смущен,

За всех, кто до того влюблен,

Что слышит колокольный звон,

Звучащий только в их сознанье,

В долине грезы отдаленной

“Всех, кто тела боготворят

Или в лицо глядят влюбленно,

Болотные огни манят,

Они соскальзывают в Ад” —

Но это предзнаменованье

Не умного ли разговора

Лишь изощренья просто, ведь

Земля для наших ног опора,

Где Время и Пространство Твердь

Последним сделали нам ложем,

Любовь в желанье превратив?

Молитесь же за нас, кто чарам

Богемии припомнив миф,

Поддался столь же старым,

Где знанье плоти без сомненья

Искоренит вину рожденья,

Взаимная же страсть

Нам вновь невинность может дать.

Романтики, за нас

Молитесь в этот час.

Полу-хор мальчиков

Иосиф, Мария, молитесь за нас

Неразумных эмбрионах,

Забывать друг друга склонных,

Как все твари, мы сейчас

К улучшениям стремясь,

Зло творим, ведь в клетках всех,

Кто вступает в эту связь,

Нет невинности, и грех,

Данный нам уже как факт,

Переходит в каждый акт.

            Полу-хор

Иосиф, Мария, молитесь за всех

Устойчивых морально,

Тех, кто живет нормально,

Мир принял нас в объятья,

Хранящих верность вяло

В супружеской кровати,

Второй природой стало

От ненависти нашей,

Приличной и домашней,

Лекарство против боли,

Анархии всегдашней,

Лишившее нас воли.

Молитесь о спасенье

За нас благоразумных

Проклятья несомненно

Избегнем, ибо нудных,

Прельщает нас подчас

Инцест, а не измена.

Молитесь вы за нас,

Иосиф и Мария,

За нас, буржуазию.

            Полу-хор мальчиков

Иосиф, Мария, молитесь, за нас

Детей, кто в детской сейчас

Играет, постепенно

Свои исследуя члены,

Пока нас жизнь ревниво

Прервав, не даст простую

Идею, но пустую,

Из которой однажды

Выведет каждый

Большое, но в тумане

Личности осознанье.

О нашем искупленье

Молитесь, ибо воля

И в детском ощущенье

Уже давно созрела,

Обременив неверьем тело

Более даже,

Чем в будущем, тоже

Опутанном ложью.

            ХОР

Благая жена,

Совершенный муж,

Искупите для тусклых душ

Путь их банальный

И тривиальный

Чтоб тот, кто не дюж

Бездарен, убог,

В путь к совершенству

Уверовать мог.

            ПОВЕЛЕНИЕ[viii]

                        I

            Рождественская звезда

Да, я —Звезда, вселяю в мудрых страх,

Ибо влеку к себе помимо воли:

По шествию, однако, в небесах

Прочтут судьбу умеренности, той ли,

Что я отброшу, зачеркнув их знанья,

Их осмотрительность потерпит крах,

Я отменю их мелкие заданья

В домах, где чувств свобода несомненна,

С деньгами, пикниками, гигиеной.

Остерегитесь. Следуя за мной,

На Гору вы Стеклянную взойдете,[ix]

Где логике опоры под ногой

Не будет. Страха Мост, что не возьмете

Вы знанием, что головокруженье

Лишь усугубит: узкою тропой

По лабиринтам среди скал, в сомненье

Средь тигров, грома, в страхе, без воды

Пойдете вы в предчувствии беды.

            Первый Волхв

            Чтоб опровергнуть доводы,

                        Не отвергая выгоды

            Ее прозрений, к чувств аскезе надо

                        Обычным обратиться людям,

            Чтоб основательно Природу

                        Исследовать, и это мы обсудим.

Но испугалась так Она, что уязвил бы я сильней,

Когда б разочарован был ответом невпопад:

            Да. Нет. Не буду. Буду.

Такая же, как все мы, лгунья. Буду рад

            Открыть, как быть правдивей и честней

            И потому последую за ней.

            Второй Волхв

Я верю, что в течении Времен

            Причина настоящая лежит,

Анализом мой вывод подтвержден:

            Ведь каждое мгновенье

Когда-то твердые тела вмиг рассыпаются дотла.

            И замирает всех колес вращенье.

А настоящего закономерно

Или случайно саморазрушенье?

            То страх, то злость переполняют нас

Мы вспоминаем иль глядим вперед с тоской.

            Чтобы узнать, как жить сейчас,

            Последую за  сей звездой.

            Третий волхв

Видя, каким близоруким сделала

            Венера Соматическая,[x]

Понятие Должен, я полагал,

            Что наша страсть —филантропическая,

Что чувства выправят зрение,

            Как аберрацию, так и рассеяние:

Но не оставляло времени Высшего Добра достижение

И Больших Величин исчисление

            Для поцелуев, улыбок, смеха, объятий,

Я понял, почему презирает ученых народ простой.

            Чтоб узнать, как любить сейчас

            Я последую за этой звездой.

            Три волхва

            Ужасна погода,

                        Деревни унылы,

            Утесы, чащи, скалы, болота

                        Раскаты эхо дразнили,

            Надежду зовя незаконной, но чтоб осилить дорогу,

                        Глупая песенка нам в подмогу,

О том, что мы три грешника старых, теперь узнали хотя бы,

Путешествие затянулось, и пообедать пора бы,

            Мы скучаем по женам, книгам, собакам,

Понимая лишь смутно, зачем пошли мы этой тропой,

            Чтоб узнать, как стать нам людьми сейчас,

            Пошли мы за этой звездой.

            Рождественская звезда

Спустись сейчас в ущелье Испытаний,

Пусть Страх ведет тебя холодною рукой

Над Запустеньем Горя и Страданий,

Возьми в невесты Бездну — жуткий вой

Потребует собраться воле всей,

Не отступай: потребует «Убей»,

Скажи: «Готов» и отгони беду;

Дитя, проснешься в розовом саду

Ты на груди возлюбленной своей.

II

Рассказчик

Теперь пусть жена от плиты оторвется, муж

Свою работу прервет, дитя положит игрушку,

Дабы голос Его был услышан в Праведном Обществе,

            Кто под солнечным светом

Его покоя, владеющего доброй землей, процветает. Молись

Тишине за Кесаря: безмолвно застынь и слушай

В согласии тела с душой

            Его повеление.

           

            Речитатив

ГРАЖДАНЕ ИМПЕРИИ, ПРИВЕТСТВУЮ ВАС. ВСЕ ЛЮДИ МУЖЕСКА ПОЛА, ДОСТИГШИЕ ВОЗРАСТА ДВАДЦАТИ ОДНОГО ГОДА И СТАРШЕ, ДОЛЖНЫ НЕМЕДЛЕННО ПОСЛЕДОВАТЬ В ДЕРЕВНЮ, СЕЛЕНИЕ, ГОРОД, ОКРУГ ИЛИ ДРУГУЮ АДМИНИСТРАТИВНУЮ

ТЕРРИТОРИЮ, ГДЕ ОНИ РОДИЛИСЬ, И ТАМ ЗАПИСАТЬСЯ САМИМ И ЗАПИСАТЬ СВОИХ ИЖДИВЕНЦЕВ, ЕСЛИ ЕСТЬ ТАКОВЫЕ, В ПОЛИЦИИ. НЕИСПОЛНЕНИЕ СЕГО ПОВЕЛЕНИЯ КАРАЕТСЯ КОНФИСКАЦИЕЙ ИМУЩЕСТВА И ЛИШЕНИЕМ ГРАЖДАНСКИХ ПРАВ.

            Рассказчик

Вы внимали гласу Кесаря,

Кто одолел неумолимые обстоятельства

Своей стойкостью и Своим умением подчинил

            Удары Судьбы.

Следовательно, прежде, чем разойтись

В благочестивом спокойствии для выполнения Его Указов,

С хорошо настроенными инструментами и благодарными голосами

            Мы должны восславить Кесаря.

                        III

            Хоральная фуга

Велик Кесарь! Он покорил Семь Царств.[xi]

Первым было Царство Абстрактной Идеи:

Вчера был Том, Дик и Гарри; сегодня — П и С;[xii]

Вместо суффиксов и ударений

Теперь предлоги и порядок слов;

Вместо первобытных взаимоисключающих фетишей,

Теперь образцы, воспроизводящие тип;

Вместо лесных нимф и водяных,

Есть незыблемая основа Бытия.

Велик Кесарь: С Ним должно быть сам Бог.

Велик Кесарь! Он покорил Семь Царств.

Вторым было Царство Причин и Следствий:

Вчера были Шестые и Седьмые доли, сегодня Единица и Двойка;

Вместо старого утверждения: «Сильные делают, что хотят»,

Мы говорим: «Закон строг, но непреложен»,

Вместо храмов мы строим лаборатории,

Вместо жертвоприношений, мы проводим эксперименты,

Вместо чтения молитв, мы следим за стрелкой прибора.

Наша жизнь теперь не сумбурна, но действенна.

Велик Кесарь: С Ним должно быть сам Бог.

Велик Кесарь! Он покорил Семь Царств.

Третьим было Царство Бесконечных Чисел.

Вчера округляли приблизительно, сегодня до тысячных,

Вместо «Навалом», теперь — «Точное число»,

Вместо «Мало», теперь — «Именно столько».

Вместо обычного: «Придется подождать, когда закончу подсчет»,

Мы говорим: «Вот вам точный результат»,

Вместо случайных знакомых,

Мы с Трансценденталистами накоротке.

Велик Кесарь: С Ним должно быть сам Бог.

Велик Кесарь! Он покорил Семь Царств.

Четвертым было Царство Покупки в Кредит

Вчера это было «Заплати за покупку», сегодня: погашение после покупки,

Когда у нас доход, не хотим иметь дела с теми, кто терпит убытки,

Когда у нас дефицит, не хотим иметь дела с теми, у кого прибыль,

Вместо тяжелой валюты, теперь бумажные символы стоимости;

Вместо Заплати по Счету, теперь Заплати, Сколько Сможешь,

Вместо «Соседей» теперь — «Наши клиенты»,

Вместо сельских ярмарок, теперь Мировой Рынок.

Велик Кесарь: С Ним должно быть сам Бог.

Велик Кесарь! Он покорил Семь Царств.

Пятым было Царство Неорганических Гигантов:

Вчера было «На пределе сил», теперь «Бери всё разом»,

Если нам что-то надо, сделают сразу,

Если нам что-то не нравится, нам обменяют,

Если куда-нибудь надо, нас отнесут,

Если вторгнутся Варвары, возведут несокрушимые щиты,

Если мы нападем на Варваров, выкуют неодолимые мечи,

Судьба отныне не Веление Свыше, но свобода Воли.

Велик Кесарь: С Ним должно быть сам Бог.

Велик Кесарь! Он покорил Семь Царств.

Шестым было Царство Органических Гномов.

Вчера было «Ой-ой», сегодня — «Ням-ням»;

Когда нас одолевают Болезни, они их поражают насмерть;

Когда нас одолевают Тревоги, они их искореняют;

Когда нас истязает Боль, они избавляют нас от смятения;

Когда мы чувствуем себя Овцами, нас превращают во львов;

Когда мы чувствуем себя Жеребцами, нас превращают в скакунов,

Дух уже не находится в Теле, но во главе всего.

Велик Кесарь: С Ним должно быть сам Бог.

Велик Кесарь! Он покорил Семь Царств.

Седьмым было Царство Души Народа:

Вчера было «Повинуйся Приказу», сегодня «Ура-ура»;

Когда он говорит: «Вы счастливы», мы смеемся;

Когда он говорит: «Вы несчастны», мы плачем;

Когда он говорит: «Это правда», мы верим;

Когда он говорит: «Это ложь», мы ее отвергаем;

Когда он говорит: «Это хорошо», всем нравится это;

Когда он говорит: «Это плохо», все ненавидят это.

Велик Кесарь: С Ним должно быть сам Бог.

            IV

Рассказчик

Настали беспокойные времена для редакторов газет.

История совершается на глазах; Человечество марширует вперед.

Самый длинный акведук в мире уже

Строится; Комитеты по Осушенью Болот

И Сохранению Почвы очень скоро предоставят

Совместный доклад; даже проблема Деловых Циклов

И Повышения Цен по мнению экспертов

Практически решена; а недавние ограничения

Для иностранцев и вольнодумцев-евреев

Начинают благотворно сказываться на общественных нравах.

Верно, Западные моря до сих пор заражены пиратами,

И усиливающая мощь Варваров на севере

Дает некоторую причину для беспокойства; но мы вполне

Осознаем эти опасности; мы быстро вооружаемся, и вскоре

Займемся как теми, так и другими в должное время: тогда

Объединенная в смысле общего дела и общих прав,

Наша великая Империя будет жить тысячу лет.

            Если мы ни на миг не остаемся одни или всегда слишком заняты,

Возможно, мы даже готовы поверить, что все, что мы узнаем, неправда:

Но никого не арестовывают; по крайней мере, не всегда;

В ванне, в метро или посреди ночи, мы отчетливо осознаем

Что мы порочны, а не неудачливы, что наша мечта

О совершенном государстве либо об упразднении Государства,

В которой мы стремимся найти убежище — это часть нашего наказания.

            Давайте покаемся, но без тревоги,

Ибо Власть и Время — не боги, но Божий дар смертным;

Давайте признаем наши поражения, но без отчаяния,

Ибо все общества и эпохи преходящи,

Дающие вечную возможность

Наступления Царства Божия, не при нашей жизни

И не в грядущем, но когда придет Исполненье Времен.

Давайте помолимся.

            V

            Хорал

            Отец, Кто Волей сотворил,

                        Любовью вызвав Жизнь для нас,

            Дай подтвержденье в этот час,

                        Что Ты Любовью сплел в клубок.

            Чтоб испытать Свободу мог,

                        И добродетель, и порок.

            Хотя Твои писали дети

                        Размыто и коряво,

            Навек понятно это Слово

            И ясен смысл для всех,

            И Добротой Твоей в Завете

                        Как знак нам ценен грех.

Ты обещания включи

            При каждом обещанье бед,

Чтобы в сомненьях наших мы

в Тебе искали веры свет,

            И зверствам дали мы ответ.

Искусств и мира дай ключи.

            Видение пастухов

            I

            Первый пастух

Зимняя ночь требует от нас постоянного внимания,

            Чтобы вода и благоволение,

Тепло и благополучие нас утром встречали.

            Второй пастух

            Ибо за непосредственной радостью жизни

Работает механизм, который всегда заставляет двигаться вперед.

            Третий пастух

И такие, как мы, всегда начеку.

            Первый пастух

Мы видим, что те, кто обещают нам образование

            И деньги, наносят нам много вреда,

Насколько мы реальней их, такие как мы есть, и они завидуют нам,

            Ибо лишь дерево, не подчиняющееся никому,

И дикая малиновка по-настоящему счастливы,

            Поскольку заняты только собой.

            Второй пастух

Нельзя не заметить, что те, кто требуют,

            Чтобы мы боролись за свои права,

Говоря, что мы важны, продолжают утверждать,

            Что не имеет ни капли значенья,

Если одного из нас арестуют или ранят,

            Ибо только цифры важны.

            Третий пастух

 По своему, они правы.

            Первый пастух

                        Но вести себя, как винтик,

Когда знаешь, что такого не бывает…

            Второй пастух

Просто примкнуть к толпе, став еще одним

Разгоряченным страстью телом,  — не добродетель.

            Третий пастух

            Реально то, что каждый из нас чего-то ждет.

            Первый пастух

            Поэтому-то мы способны носить

Ширпотреб, пользоваться второсортным искусством и мнением,

            Нам промывают мозги и приказывают;

            Второй пастух

Поэтому не надо воспринимать наш разговор

            Слишком всерьез или искать скрытый смысл

В наших песнях;

            Третий пастух

            Цель просто отвлечь нас,

Чтобы мы не следили за временем.

            Первый пастух

Ибо хотя не можем сказать почему, мы знаем, что

            Нечто случится,

            Второй пастух

                        О чем мы не можем сказать,

            Третий пастух

Кроме того, что это не будет тем репортажем,

            Который вызовет особый интерес;

            Первый пастух

Что всегда означает нечто неприятное.

            Второй пастух

                                    Но на днях

Или вскоре мы услышим Хорошие Вести.

                        II

            Три пастуха

Рычаги терзают руки:

            «Ты свободен впредь

            Только умереть,

            Так зачем же муки?»

И колес немолчный стук,

            Все талдычат и бормочут,

Коль не можешь починить, зачем жить,

Ты ли начал это друг?»

            Улиц острый нюх

            Сокрушенный чует дух.

А Неведомый где тот,

Кто наш страх возьмет

И как свой уймет,

Что ж ответить нам:

«Я не знаю сам,

Для чего я днесь,

Но я рад, что здесь?»

            III

            Хор ангелов

Вам ниспослано Дитя,

Вам дарован Сын.

Возглашая и хваля

Вторжение Любви,

Даже тьма Земли

Небес являет полыханье

И холодное молчанье

Запевает песню,

Ибо наполняет ныне

Великая радость

Даже тех, кто впал в унынье,

Даже узколобых,

Те, кто грубы и сильны, —

Скал оскал, прилив волны —

Все молят о прощенье:

Пойте Славу Богу

И в человеках благоволенье!

Всем, всем, всем

Бежать в Вифлеем.

            Пастухи

Бежим, дабы познать,

Как любить опять,

Как к Любви бежать.

            Хор

Ныне твари все живые,

Дикие или ручные,

С кем мы делим год за годом

Воздух, землю, свет и воду,

Все, кто терпят и дрожат

От физических страданий

Водоросли и кораллы

И моллюск угрюмый, малый,

И проказник-кот,

Робкая на ветке птица, —

Всяк ликует, веселится,

Ибо Слово рождено,

Всех диктаторов оно,

Отменив своим Заветом,

Озаряет новым светом,

Возвещая новый Град,

И любовь дарует всем

Людям, что теперь спешат

И бегут все в Вифлеем.

            Пастухи

Бежим, дабы познать,

Как любить опять,

Как к Любви бежать.

            Хор

Предки, что давно мертвы,

В вашей ожили крови,

Будущие поколенья,

Что еще не рождены,

Предвкушая счастье

Всеобъемлющей любви,

Все возликовать должны,

Под твоею властью,

Когда Многие в одном,

Убедившись в том,

Сколь возлюблено Дитя,

Единенья захотят,

Завтра дети всех людей

Убедятся, что Небесный

Наш Отец, властитель Бездны,

Кто в любви неутомим,

Всем созданиям Своим

Подарил любовь — всем, всем.

Все бегите в Вифлеем.

            У ЯСЛЕЙ

                        I

                        Мария

Закрой свои ясные очи, что глаза мои

Тревогой наполняют в своем бденье.

Защиты моей избеги под ресниц своих тенью:

Что откроешь во взгляде моем кроме страха?

Лишь в отрицанье утверждение любви.

Закрой же очи ясные свои.

Спи. Что узнать ты мог бы из утробы —

Тревогу, лишь которую не знает твой Отец?

Спи. Разве плоть тебе дала я чтобы

Отвлечь любовью от Отцовской воли,

Учить слезам в моей прискорбной доле?

            Усни же, наконец.

Во снах людских земля восходит к Тверди,

Где нет нужды молиться одиноко.

За несколько часов, что ты живешь,

Избрал ли ты, какой умрешь ты смертью?

Как скоро ступишь ты на Скорбный Путь?

            Поспи чуть-чуть.

            Первый Волхв

Звезды ведомы необычным светом,

Мы шли за ней.

            Второй Волхв

                        С сомненьями при этом.

Нас было мало. Шли мы много дней

С упреками, тоской пред неизвестным.

            Третий волхв

Сквозь мрак ущелий,

            Первый Волхв

                        По горам отвесным.

            Второй Волхв

Сквозь гущу тундры и морей разгул.

            Третий волхв

Средь толп  безмолвных, сквозь молчанья гул,

            Первый Волхв

Шли сквозь руины арок, лавок мимо,

            Второй Волхв

Считая мили

            Третий волхв

                        и абсурд ошибок

            Три волхва

И наконец к концу пути пришли мы.

            Первый пастух

Мы мест, где родились, не покидали.

            Второй пастух

Мы жили каждый день лишь день всего-то.

            Третий пастух

Мы тыщи миль прошли, но истоптали

Траву лишь мы от дома до работы.

            Первый пастух

Мы были не одни, но одиноки.

            Второй пастух

Всем бедным одиночество знакомо

Так чувствуют себя соседи дома,

Как любят, ненавидят, говорят,

Едят — не отличишь ты ни на йоту.

            Третий пастух

Сегодня в первый раз тюрьмы ворота

Открыли.

            Первый пастух

            Музыка, потом вдруг свет

            Второй пастух

Весь распорядок наш свели на нет.

            Третий пастух

А из сердец всю вычистили грязь.

            Пастухи

Дорога в бесконечность началась.

            Волхвы

Желали дерзко мы сойти в могилы,

            Пастухи

Покинуть жаждя этот свет унылый,

            Волхвы

Без прошлого,

            Пастухи

                                    Без будущего,

            Все

                                                Ныне

Отменено, но мы о том не знали.

Любовь хранила и вела в печали

И слабости.

                        Благословляем день,

            Волхвы

Когда нас обуяло нетерпенье,

            Пастухи

Когда нас разом обуяла лень,

            Все

Что можем здесь покаяться в грехах:

            Волхвы

Тщеславье редкое,

            Пастухи

                                    Обычный страх

                        Все

Очищены Любовью прегрешенья,

В Любви объединим мы песнопенья,

Свои дары дадим Дитя сейчас —

Тела и разум каждого из нас.

            Волхвы

Дитя, смиренно к твоему рожденью

Несем ошибки мы воображенья,

Очисти плачем наши заблужденья.

            Пастухи

К земле всю жизнь мы, словно овцы, льнули,

Ища защиты, так и не дерзнули,

Дитя, стареющую плоть скорей

            От детских оторви путей.

            Волхвы

Серьезней Философии Любовь:

Нет в наблюденьях юмора, причем,

Известно Правде, что мы, зная, лжем.

            Пастухи

Когда, чтоб избежать воспоминаний,

Мы до беспамятства в таверне пьем,

            Будь с гордостью больною и умом,

            С забывчивым умом.

            Волхвы

Чужда апатия самозабвенья

Любви: немое воли искушенье,

Пассивен Рок; подвергнув все сомненью,

Любовь отвергнуть может иль принять.

            Пастухи

Чтоб избежать нам старых оскорблений,

Мы убегаем к морю ощущений,

            Чтоб вновь увидеть странную кровать,

            Придя в постылый дом опять.

            Волхвы

Телесной тирании нет в Любви,

Ведь для нее жилье здесь возвели,

Придя из пустоты своей телá.

            Пастухи

Безвольно мы идем путями зла,

Чтобы удача в картах нас нашла,

             Пусть нам уверенность в удаче

            Даст неуверенность почаще.

            Волхвы

Анархия Любви все ж не страшна,

Но непосредственностью чувств она,

Порывом выражает долг сполна.

            Пастухи

Когда богач пинает сапогами,

Мы верим, поменяемся местами:    

            В насилии иной нет правды —

            Насильем лишь ответить рады.

            Волхвы

Не враг любви особенность любая,

Ведь нужен ей Другой для воплощенья,

Которому она сказать могла бы «Я».[xiii]

            Пастухи

Когда во снах все звери возмущенья

Приносят сердцу удовлетворенье,

            Пусть ненависть заменится в тот час

            Поэзией лишь ненависти в нас.

            Волхвы

Энергия Любви во время наше,

Не в вечности находит воплощенье,

Пока живем, полна любовью чаша.

            Пастухи

Любовь живая, можем мы с рожденья,

В отличье от вола или осла,

Любить не только волей к наслажденью,

            А знаньем, что Любовь дала.

                        Все

Любовь живая — не фантазий плод,

А радость с самого ее рожденья;

Желанья, чувства лишь укажут направленье:

Пространство скажет нам нужны кому,

А время — как любить и почему.

            РАЗМЫШЛЕНИЯ СИМЕОНА

            Симеон

            Пока яблоко не было переварено до конца, пока оставалось хотя бы малейшее понимание между Адамом и звездами, реками и лошадьми, с которыми он когда-то был неразрывно связан, пока Ева могла хотя бы как-то разделять чувства розы или устремления ласточки, оставалась надежда, что действие яда выветрится, что изгнание из Рая было лишь дурным сном, что Грехопадения на самом деле не было.

            Хор

            Когда мы пробудились, был день; мы продолжали рыдать.

            Симеон

            Пока был хоть какой-то способ найти амнезию или анестезию, редкое вино или диковинные блюда, которые еще не испробовали, какую-то разновидность эротики, которую еще не вообразили либо не осуществили, какую-то пытку еще не изобрели, какой-то вид изощренной тщеты еще не был удовлетворен, какую-нибудь эксцентричную манию или болезнь еще не выявили, оставалась надежда, что человек был не отравлен, а преображен, что Рай не был вечным состоянием, откуда он был изгнан навек, но стадией детства, которую он навсегда перерос, что Грехопадение произошло по необходимости.

            Хор

            Мы плясали во тьме, но обмануты не были.

            Симеон

            Пока еще не были проделаны какие-либо эксперименты для восстановления порядка, в котором однажды желание с ликованием видело свое отраженье, какой-то свод законов или право справедливости и обязанность, на которых какое-то общество еще не было основано, какие-то виды собственности, цена которых еще не была установлена, какой-то  талант, который еще не завоевал обожание общества и почести, какое-нибудь рациональное понятие Добра или интуитивное чувство Святости, которое еще не было ясно и прекрасно выражено, какая-нибудь  техника созерцания или ритуал жертвоприношения и восхваления, которые не были еще проделаны должным образом, какие-нибудь  умственные или физические способности, которые не были тщательно дисциплинированы, оставалась еще надежда, что будет найдено какое-нибудь противоядие, что врата Рая действительно захлопнулись, но проявив должное терпение и изобретательность, их можно отпереть, что Грехопадение произошло случайно.

            Хор

            Львы вприпрыжку прибежали в освещенный град.

            Симеон

            Прежде, чем Положительное могло заявить о себе во всеуслышание, необходимо было, чтобы не осталось ничего, что отрицание могло бы устранить; освобождение Времени от Пространства следовало завершить в первую очередь, Революцию Образов, в которых воспоминания восставали и сбрасывали в подчинение ощущения, Коими они впоследствии были порабощены, зеркало, чей успех превзошел самые необузданные мечты, в котором Душа должна была восхищаться тем, как совершенно она отполирована до такой степени, что с ее естественным утешением неуловимостью  можно было совершенно не считаться.

            Хор

            Мы глянули на свою Тень, и Ой, она была хромой.

            Симеон

            Прежде, чем Бесконечное могло выявить Себя в конечном, было необходимо, чтобы сначала человек достиг этой точки на своем пути к Знанию, где, как раз там, где дорога выходит из болот Сумятицы на солнечные склоны Объективности, она раздваивается на два противоположные направления к Единичному и Множественному, где, следовательно, чтобы куда-то двигаться вообще, он должен решить, что есть Реальность, а что только лишь Видимость, однако, в то же время, он не может избежать знания того, что его выбор спорен и субъективен.

            Хор

            Обещая встретиться, мы расстались навсегда.

            Симеон

            Прежде, чем Безусловное могло заявить о себе в условиях существования, необходимо было, чтобы человек сначала достиг последней грани сознания, светского предела памяти, за которым ему оставалось узнать лишь об одном — о своем Первородном Грехе, но ему было невозможно осознать это, ибо Грех сам является условием его стремления к знанию. Ибо пока он был в Раю, он не мог грешить сознательным намерением или действием: его еще безгрешная воля могла лишь восставать против правды, убегая в неосознанную ложь; он мог лишь отведать от Древа Познания Добра и Зла, забывая, что существование оного было лишь выдумкой Диавола, что есть только Древо Жизни.

            Хор

            Храбрейшие отпрянули от Бездны.

            Симеон

            С начала и доныне Бог говорил через своих пророков. Слово  пробудило непостижные глубины их плоти, превратив в ярость свидетельствующих, и свидетельство их было следующим: что Слово должно стать Плотью. Однако их свидетельство могло было лишь быть воспринято, пока было смутным недопониманием, пока оно не казалось ни возможным ни обязательным, либо необходимым, но невозможным, либо невозможным но не обязательным, и пророчество, стало быть, не могло сбыться. Ибо оно могло сбыться, когда его невозможно было воспринять, потому что было совершенно понятно, что это абсурд. Слово не могло стать Плотью до тех пор, пока люди не достигли состояния абсолютного противоречия между ясностью и отчаянием, при котором у них не осталось бы иного выбора, чем либо полностью принять либо абсолютно отвергнуть, однако в их выборе не должно было быть элемента удачи, ибо они должны были полностью осознавать, что они принимали или отрицали.

            Хор

            Вечные пространства перенаселены и развращены.

            Симеон

            Однако сейчас и здесь Слово, которое подразумевалось в Начале, а в Конце немедленно явлено, и то, чего мы до сих пор страшились, как непонятного «Я Есть», отныне можем активно любить, понимая как  «Ты Есть»[xiv]: Посему, увидев Его не в каком-то пророческом виденье того, что могло бы быть, но глазами нашей собственной слабости то, что есть в действительности, мы осмелимся утверждать, что мы увидели наше спасенье.

            Хор

            Ныне и во веки веков мы не одиноки. 

            Симеон

            Событием этого рождения определено истинное значение всех других событий, ибо если в любом другом случае можно сказать, что он мог быть иным, то это рождение — тот случай,  который никоим образом не мог быть другим, не тем, чем он является. И жизнью этого Дитя, определена истинная ценность всех других жизней, ибо если о любом другом создании можно сказать, что  оно имеет косвенное значение, то в случае этого Дитя, Он ни в каком смысле не является символом.

            Хор

            У нас есть право поверить, что мы действительно существуем.

            Симеон

            Им рассеяна тьма, в которой падшая воля не может увидеть  различие между искушением и грехом, ибо в Нем мы полностью осознаем Необходимость как нашу свободу быть искушенными, и Свободу как необходимость иметь веру. Именно Им озарено время, в котором мы осуществляем этот выбор, через который наша свобода либо осуществляется, либо встречает преграду для осуществления, ибо ход Истории можно предсказать в той мере, с которой каждый человек любит Бога, а через Него и своего ближнего.

            Хор

            Муки выбора — наша возможность благодати.

            Симеон

            Потому что в Нем Плоть объединена со Словом без магической трансформации, Воображение очищено от неразборчивого блуда с собственными образами. Трагический конфликт между Добродетелью и Необходимостью более не ограничивается Исключительным Героем, ибо катастрофа не является следствием проклятия нескольких великий семей, но постоянно порождается надменностью порочной воли. Каждый инвалид — Роланд, безнадежно защищающий узкую тропу, каждая стенографистка — Брунгильда, отказывающаяся отречься от кольца своего возлюбленного, что было последствием отречения от любви.

            Уже не являются Нелепыми образцы Уродливого, ибо если сами по себе все люди лишены достоинств, все по иронии способствуют своей комической растерянности перед Божьей Милостью. Всякий Министр — простодушный сын лесоруба, которому рыбы и вороны всегда нашептывают, где находится Пляшущая Вода или Поющая Ветка; всякая наследница — дочь прачки с замасленными пальцами, на подушку которой добрая фея всегда подкладывает траву, которая может излечить таинственную болезнь Принца.

            Уже нет ситуации, которая была бы существенно более или менее интересна, чем другая. Каждый стол для чаепитий — поле боя, засоренное древними катастрофами и преследуемое призраками огромных проблем, всякое мученичество — повод для спекуляций и нравоучительных речей.

            Потому что в Нем все страсти находят логическое обоснование Для-Того-Чтобы, Им обеспечено вечное обновление искусства.

            Хор

            Молчанием Его хранимы, мы песенки поем.

            Симеон

            Потому что в Нем Слово объединено с Плотью без утраты совершенства, Разум очищен от кровосмесительной связи с собственной Логикой, ибо Единичное и Множественное одновременно явлены как реальные. Стало быть, мы уже не отрицаем Единство, в отличие от варваров,  полагающих, что богов столько же, сколько созданий, и в отличие от философов, отрицающих Множество и утверждающих, что Бог Един, который не нуждается в друзьях и безразличен к Миру Времени и Количества и Ужасу, которых Он не создавал; мы также не полагаем, что Единичное и Множественное — особый случай, в отличие от Израиля, утверждающего, что Бог печется лишь о Народе, который Он избрал из всех созданных Им, и который печется о Нем.

            Ибо Истина — Одна, без которой нет спасения, но возможностей истинного знания так же много, как созданий в самой реальной и волнующей вселенной, которую Бог создает с любовью и во имя Своей любви, и не Природа является одной всеобщей иллюзией, но у каждого из нас есть своя иллюзия в отношении Природы.

            Потому что в Нем абстракция находит страстное Ради-Чего, Им обеспечено вечное развитие Науки.

            Хор

            Утраченные наши проявления сохранены Его любовью.

            Симеон

            А из-за Его посещения, мы уже не жаждем Господа, словно Его нет: наше искупление уже не вопрос преследования, но смирения перед Ним, который присутствует всегда и везде. Следовательно, всякий раз мы молимся, что следуя Ему, мы можем уйти от нашей тревоги в Его покой.

           

            Хор

            Коль ошибки прощены, пусть вернется наше Зренье.

            ИЗБИЕНЬЕ МЛАДЕНЦЕВ

                        I

                        Ирод

            Ибо я растерян, потому что должен решить, ибо мое решенье должно быть в согласии с Природой и Необходимостью, позвольте мне почтить тех, благодаря которым моя природа по необходимости стала такой, как она есть.

            Фортуну — за то, что я стал тетрархом и избежал покушения, за то, что в шестьдесят лет моя голова ясна, а пищеварение здоровое.

            Моего отца — за средства, которыми он удовлетворил мою любовь к путешествиям и учению.

            Мою мать — за прямой нос.

            Еву, мою цветную няньку — за устойчивые привычки.

            Моего брата Сэнди, который женился на циркачке, летавшей на воздушной трапеции, и умер от пьянства, в силу чего я отказался от гедонизма.

            Мистера Стюарта по кличке Карп, который научил меня основам геометрии, в силу чего я осознал ошибки трагических поэтов.

            Профессора Лайтхауса — за его лекции о Пелопонесской войне.

            Незнакомца с корабля на Сицилию — за то, что порекомендовал мне книгу Брауна о Решимости.

            Мою секретаршу, мисс Баттон, — за то, что заметила, что мои речи были невнятными.[xv]

            Явного беспорядка нет. Нет преступлений — что может быть невиннее, чем рождение ребенка ремесленника? Сегодня был один из тех превосходных зимних дней — холодный, сверкающий и полный тишины, когда лай собак пастухов слышен за многие мили, и великие дикие горы подступают к городским стенам, а ум чрезвычайно бдителен, и этим вечером, когда я стою у этого высокого окна цитадели, я не вижу ничего в этой величественной панораме равнин и гор, что указывало бы на то, что Империи угрожает опасность худшая, чем любое вторжение татар на несущихся верблюдах или заговор преторианской гвардии.

            С барж разгружают удобрения на речных верфях. Безалкогольные напитки и сэндвичи можно купить в тавернах по разумной цене. Садовые участки стали очень популярны. Шоссе к побережью идет прямо по горам, а водители грузовиков уже ездят с ружьями. Всё приходит в порядок. Уже давно никто не крал скамейки из парка или убивал лебедей. В провинциях есть дети, в жизни не видевшие вшей, лавочники, которым никогда не вручали поддельных монет, сорокалетние женщины, никогда не прятавшиеся в канавах, разве что ради шутки. Да, за двадцать лет мне кое-что удалось сделать. Не достаточно, конечно. В нескольких милях отсюда есть деревни, в которых до сих пор верят в ведьм. Нет ни одного города, где приносил бы доход книжный магазин. Можно пересчитать на пальцах одной руки людей, которые могут решить задачу Ахилла и черепахи. Все же начало положено. За двадцать лет тьму отодвинули на пару дюймов. А чем, в конце концов, является вся Империя, с ее несколькими тысячами квадратных миль, на которых можно вести Разумную Жизнь, как не маленькой полоской света по сравнению с огромными пространствами варварской ночи, окружающими ее со всех сторон, невразумительно дикой ярости и террора, где монгольские идиоты почитаются священными, а матерей, родивших двойню, тотчас же умерщвляют, где малярию лечат криком, где исключительно отважные воины подчиняются приказам истеричных императриц, где лучшие куски мяса отдают мертвым, где не делают никакой работы в тот день, когда увидят белую ворону, где твердо верят, что мир был сотворен трехголовым гигантом или что движения звезд управляются из печени норовистого слона? [xvi]

            Однако даже внутри самой цивилизованной полоски, где, самому небу известно, ценой каких горестей и кровопролития, перестало быть обязательным после двенадцатилетнего возраста верить в волшебников или в то, что Главные Причины заключены в смертных и конечных предметах, столь многие до сих пор тоскуют о том беспорядке, где каждой страсти прежде давалось разрешение на безумства. Кесарь летит в свой охотничий дом, преследуемый скукой; в предместьях Столицы, Общество становится разнузданным, развращенное  шелками и благоуханиями, размягченное сахаром и горячей водой, надменным под влиянием театров и смазливых рабов, и везде, включая эти провинцию, ежедневно выскакивают новые пророки, чтобы завыть древнюю варварскую песню.

            Я испробовал все. Я запретил продажу магических кристаллов и спиритических досок Уиджа,[xvii] я наложил высокий налог на карточную игру; судам дана власть приговаривать алхимиков к тяжелому физическому труду на шахтах, столоверчение или прощупывание шишек[xviii] преследуются по закону. Но по-настоящему ничего не действует. Как могу я рассчитывать на то, что массы будут разумны, если, к примеру, я точно знаю, что капитан моей личной охраны носит амулет от сглаза Дурного Глаза, а самый богатый торговец в городе обращается за советом к медиуму перед важной сделкой?

            Закон бессилен против этой дикой страждущей мольбы, которая восходит день-деньской из домов, вверенных моей опеке: «О Боже, отмени правосудие и правду, ибо мы не можем их понять и не желаем их. Вечность нам ужасно наскучит. Покинь Твои небеса и сойди на нашу землю гидрозатворов[xix] и живых изгородей. Стань нашим добрым дядей. Присмотри за нашим Младенцем, развлеки Дедушку, сопроводи Мадам в оперу, помоги Вилли сделать уроки, познакомь Мюриэл с красивым морским офицером. Будь интересным и слабым, как мы, и мы полюбим тебя, как самих себя».

            Разум бессилен, а теперь уже и Поэтический Компромисс не помогает — все эти милые сказки, в которых Зевс в личине лебедя или быка, или ливня, или чего угодно, возляжет с какой-нибудь красавицей и зачнет героя. Ибо публика стала слишком искушенной. Под всеми очаровательными метафорами и символами, они распознают строгий приказ: «Стань героем и действуй героически»; за божественным мифом она чувствует истинное человеческое совершенство, являющееся упреком их собственной низости. Поэтому, с ревом ярости, они пинают Поэзию, сбрасывая ее, и взывают к Пророчеству. «Твоя сестра только что оскорбила меня. Я просил о Боге, который будет настолько похож на меня, насколько это возможно. Какой прок мне в Боге, божественность которого состоит в том, что он совершает сложные дела, которые мне не под силу, или говорит умные вещи, которые мне не понять? Бог, которого я стражду и хочу заполучить, я должен немедленно распознать, не вынуждая меня ждать, чтобы увидеть, что он делает или говорит. В нем не должно быть ничего выдающегося. Предъявите мне его немедленно. Я устал от ожидания».

            Сегодня, очевидно, судя по трио, которое пришло повидаться со мной утром с восторженными улыбками на их ученых лицах, дело сделано. «Бог рожден, — они кричали. – Мы видели его своими глазами. Мир спасен. Все прочее не имеет значения».

            Не нужно быть большим психологом, чтобы понять, что если этот слух не пресечь тотчас, через несколько лет он может заразить всю империю, и не нужно быть пророком, чтобы предсказать последствия этого.

            Здравый смысл заменят Откровением. Вместо Рационального Закона, объективной правды, понятных всем, кто пройдет необходимую интеллектуальную подготовку, одинаковую для всех. Знание выродится в бунт субъективных видений — чувств в солнечном сплетении, вызванных недоеданием, ангельские видения, порожденные горячкой или наркотиками, мечтательные предчувствия, вдохновленные водопадами. Будут созданы целые космогонии из чьей-то личной обиды, целые эпосы, написанные на местных наречиях, мазню школьников поставят наравне с величайшими шедеврами.

            Идеализм заменят материализмом. Приапу нужно будет только сменить адрес на более приличный и назвать себя Эросом, чтобы стать любимцем пожилых дам. Посмертная жизнь станет вечным званым обедом, где всем гостям будет по двадцать лет. Уведенная в сторону от своего нормального и здорового истока патриотизма  и гражданской либо семейной гордости, нужда материалистических Масс в каком-то зримом Идоле для поклонения устремится в совершенно антиобщественные каналы, недоступные для какого-нибудь образования. Божественные почести воздадут серебряным чайникам, неглубоким земным впадинам, названиям на географических картах, домашним животным, разрушенным мельницам, даже в самых экстремальных случаях, которые станут встречаться все чаще, головной боли, злокачественным опухолям, либо четырем часам пополудни.

            Правосудие заменят Жалостью как главной человеческой добродетели, и весь страх возмездия исчезнет. Любой мальчишка на углу сможет себя поздравить: «Я такой грешник, что Господу пришлось лично спуститься, чтобы меня спасти. Должно быть я крут, как черт». Любой жулик станет утверждать: «Мне нравится совершать преступления. Богу нравится их прощать. Мир действительно прекрасно устроен». А честолюбивым стремлением всякого молодого мента будет добиться предсмертного покаяния. Новая аристократия будет состоять исключительно из отшельников, бродяг и полных инвалидов. Необработанный Бриллиант, Чахоточная Проститутка, бандит, любящий свою мать, девица-эпилептичка, которая накоротке с животными, станут героями и героинями Новой Трагедии, в то время как генерал, политик и философ станут мишенями новых фарсов и сатир.

            Естественно, этого нельзя допустить. Цивилизация должна быть спасена, даже если это означает, что следует вызвать войска, что, полагаю, необходимо. Как тоскливо. Почему в итоге цивилизация всегда должна вызывать профессиональных чистильщиков, которым все равно, Пифагор ли это или какой-то лунатик-убийца, которых им приказано уничтожить. О боже, почему это несчастный младенец не мог родиться где-нибудь в другом месте? Почему люди не могут здраво мыслить? Я не хочу внушать ужас. Почему они не могут уразуметь, что понятие конечного Бога абсурдно? Ибо так и есть. Но предположим, просто в порядке дискуссии, что это не так, что эта история — правда, что этот ребенок каким-то необъяснимым образом одновременно и Бог и Человек, что он вырастет, проживет всю жизнь и умрет, не совершив ни одного греха. Сделает ли это жизнь лучше? Напротив, будет много-много хуже. Ибо это может означать лишь одно: что продемонстрировав им это однажды, Бог будет ожидать, что каждый человек, какова бы ни была его судьба, будет вести безгрешную жить во плоти и на земле. Тогда и на самом деле человеческий род будет ввергнут в безумие и отчаяние. А для меня лично в данный момент это означало бы, что Бог даровал мне власть уничтожить Его Самого. Я отказываюсь принимать в этом участие. Он не может сыграть столь ужасную шутку. Почему Он так не любит меня? Я работал, как раб. Спроси, кого хочешь. Я читал все официальные депеши, не пропустив ни одной. Я брал уроки ораторского искусства. Я едва ли когда-либо брал взятки. Я каждый день чищу зубы. У меня не было секса много месяцев. Я протестую. Я либерал. Я хочу, чтобы все были счастливы. Я хотел бы не рождаться на свет.

                        II

            Солдаты

Когда резней Бабушек закончилась Война Полов,[xx]

Едва не задохнувшийся под их телами был найден младенец,

Кто-то назвал его Джорджем, и так с тех пор повелось;

            Его отправили сыном полка в Армию.

            Джордж, старик-новобранец,

            Как угодил ты в Армию?

Отступая от натиска Разума, дезертировал он на лошадке-качалке

И жил храним доброй феей, пока не устал пинать ее ногой;

Он разбил ее очки, украл чековую книжку и плащ,

            А потом кривая дорожка привела его снова в Армию.

            Джордж, старый ловкач,

            Как угодил ты в Армию?

Пока он не сел на Диету по Диабету, он употреблял лезвия бритв,

Но бросил вскоре это, к девственницам получив аллергию;

Он изобрел лечение, но никто не выдал ему патент,

            Потому он снова явился в Армию.

            Джордж, старый пройдоха,

            Как угодил ты в Армию?

Когда  закончились все походы Вице-Крестоносцев, его наняли Московитяне

Для распространенья дезодорантов у эскимосов;

Но попался он на обычной ангине и был сослан на рудники виски,

            Но вновь улизнул-таки в Армию.

            Джордж, старик Император,

            Как угодил ты в Армию?

Он занялся своими делами после того, как с Честью подписали Мир,

Но, о-па, является Его Праздность, застегивая мундир;

Как раз к Избиенью Младенцев поспел;

            Он вновь прилетел в гнездышко Армии.

            Джордж, старый командир,

            Добро пожаловать в Армию.

                        III

                        Рахиль[xxi]

Слева скалятся собаки, вглядываясь в одиночество, слишком уж глубокое,

                                                                        чтобы розами устлать.

Справа — благоразумные овцы, вглядываются в гордыню, где

                                                                                    взрасти мечта не в силах.

Где-то посредине этой нескончаемой пустыни бреда затерялося дитя,

                                    говорящее о Давно Прошедшем языком ранений.

Завтра он, быть может, станет сам собой на Небе.

Но в юдоли этой Скорбь ни за что тишину не повернет

                                                            ни в ту сторону, ни в эту.

И ее разлился холод над землею навсегда.

            БЕГСТВО В ЕГИПЕТ

            I

            ИОСИФ

Зеркало, туда впусти,

Куда Власти не пройти.

            Мария

Эхо, если обнажат мечи,

Лги во благо иль молчи.

            Голоса пустыни

Был день посещений на уксусной фабрике

В Злачном Городке, где я прозябал;

Убогая подачка была мне грешной платой;

Потому ль вы меня бросили, ускользающие мои кости?

            Придите ныне

            В нашу крепкую пустыню,

            Вечность здесь полна событий,

            На «Увы» стоит барометр,

            А термометр — на Обиде.

            Мария

Простерлось Царство Грабителей

Меж Временем и памятью в этой обители;

            ИОСИФ

Из Пространства Беглецы должны пройти

Сквозь пустыню Анонимности.

            Голоса пустыни

Как он узнает, что я боюсь темноты?

Как только узнает, запомнит меня,

Глупый, запер меня в погребе на потеху,

А его любимый песик умрет у него на руках.

            Приходите ныне

            В древнюю пустыню,

            Пропадешь здесь не за грош;

            Слезы соберешь

            Ты на сувениры или как бациллы.

            ИОСИФ

А вулкана изверженье

Нам смешное утешенье.

            Мария

И стервятник нам в подарок,

Когда полдень слишком жарок.

            Голоса пустыни

Все соловьи Отца знали свое место,

Сады были верны, а ныне посмотри.

Дороги безразличны, а реки все грубы,

Коней моих украли, пожалуюсь я морю.

            Приходите ныне

            В благодатную пустыню,

            По телеграфу здесь тревоги,

            Смертные грехи в коробке

            С руководством в упаковке.

            Мария

Черепа лежат уныло,

Вехи страждущего к Нилу.

            ИОСИФ

А в ночи шакала глаз

Исправляет путь сейчас.

            Голоса пустыни

В стране лилий потерял я мозги,

Наг, как знак, бежал я всю ночь,

У зеленых каналов лишь призрак был моим гостем,

О водорослях я рыдал у вод пробужденья.

            Приходите ныне

            В веселую пустыню,

            Здесь девчонки на панели,

            А окурок лучший друг,

            И всегда здесь три утра.

            Иосиф и Мария

Спасшись, мы вздохнем с тобой

Об опасности былой;

Ужасы нам так знакомы,

Что живем средь них, как дома.

                        II

            Речитатив

Беги от ярости нашей, Семейство Святое,

Дабы наше будущее от прошлого освободить,

            Следуй за Моисеем, нам Законы давшим,

Назад сквозь бесплодность пустыни, в гнилое

Царство Египта, в усталую волглую дельту,

Когда была в зените славы она, наши

            Предки в рабстве вздыхали

Спасая Дитя, бегите в места,

Куда дети их ступить осмелятся едва ли,

Пока не забудут; спрячьтесь от нашей гордыни

            В нашем смиренье;

Бегите от нашей смерти с будущей жизнью нашей.

            III

            Рассказчик

Ну вот и все. Сейчас мы разбираем елку,

Игрушки складывая в коробки —

Иные разбились — и относим на чердак.

Омелу и венок необходимо сжечь,

А детям к школе приготовиться пора.

Еды осталось вдосталь, до конца недели —

Лишь разогреть — не то, чтобы у нас

Был зверский аппетит, ведь столько выпито,

Сидели допоздна, пытаясь — безуспешно – возлюбить

Всех родственников, и в целом сильно

Свои возможности мы переоценили. 

Опять, как прежде, мы Его узрели въяве,

Но сделать больше, чем представить,

Как приятную возможность, не смогли,

Его мы отослали, впрочем, моля остаться

Его послушными рабами, как дети,

Которые не могут обещание сдержать.

И Праздник стерся в памяти уже,

А ум с опаской вспоминает Пост

И Страстную, что уже не за горами.

Пока же мы все здесь, вернувшись

В умеренный наш аристотелевый город,

Где штопка и будильник на 8-15 заведен,

Где геометрией Эвклида и механикой Ньютона

Очерчен опыт наш, и стол на кухне

Существует, поскольку я скребу его.

Он сжался, кажется, за праздники,

И сузились, как будто улицы;

Забыли мы, как удручает офис. Тем,

Кто лицезрел Дитя, пусть смутно,

С недоверьем, Время до Исполненья,

В каком-то смысле,  — испытанье

Труднейшее из всех времен.

Ибо невинные детишки, что шептались

За дверью запертой, подарки предвкушая,

Когда она открылась, повзрослели. Теперь,

Мгновенье это вспоминая, радость

Мы можем подавить, но вина осталась;

Мы вспоминаем ясли, где однажды,

Все было «Ты», и ничего «Оно».

И жаждя чувство возродить, но игнорируя причину,

Оглядываемся вокруг, ища чего-то, не важно, что,

Чтоб воспрепятствовать самосозерцанью, очевидно,

Уместнее всего для этой цели, какое-то великое страданье.

С тех пор, как повстречали Сына, есть искушение молить Отца:

«Введи во искушенье нас и не избавь от зла, ради нас самих».

Они придут, не беспокойся, в образе, быть может,

Который мы не ожидаем, и, конечно с мощью, более

Ужасной, чем мы себе представить можем. А между тем,

Необходимо оплатить счета, приборы сдать в ремонт,

Неправильные выучить глаголы, Время до Исполненья

От мелочей очистить. Радостное утро закончилось,

А ночь страданий впереди; Теперь же полдень,

Время Духу поупражняться в гаммах радости,

Даже и без враждебной публики, Душа

Должна себя подвергнуть испытанию молчаньем,

Которое препятствовать и помогать не будет своей вере,

В то, чтобы Божья Воля исполнилась, что вопреки ее молитвам,

Господь не будет никого обманывать, даже мир ее триумфа.

            IV

            Хор

Он — Путь.

Следуй за Ним через Землю Несходства/ Различия;

Увидишь редких зверей, испытаешь неповторимые приключенья.

Он — Истина.

Ищи его в Царстве Тревоги;

Ты придешь в великий город, ожидавший годами твоего возвращенья.

Он — Жизнь.

Люби Его в Воплощенном Слове;

И на свадьбе твоей будут плясать от радости все его Воплощенья.

---

Примечания

            [i] Господь не велит. — Данной фразы в каноническом переводе библии на русский язык нет.

            [ii] Адвент — в католическом рождественском богослужении —рождественский пост.

            [iii] финансовые невзгоды — аллюзия на обесценивание валюты в Римской империи в III  в. н. э., что, как и многие другие факты и идеи, Оден почерпнул из книги «Христианство и классическая культура» (Christianity and the Classical Culture, 1940) канадского историка и философа Чарльза Норриса Кокрана (Charles Norris Cochrane, 1889-1945).

            [iv] Один, один, бежит в ужасной чаще  — аллюзии на ряд произведений от «Пути Пилигрима» Пола Баньяна, Réversibilité. Бодлера (И. Анненский перевел как «Искупление»), до книги Хайдеггера «Время и Бытие».

            [v] …как добиться непосредственной жизни? — В оригинале: «импровизации жизни» (англ. “how to extemporize life?”).

            [vi] Четыре функции — в традиционный рождественский сюжет Оден вносит учение К. Г. Юнга о четырех психологических функциях: психологические функции -  это формы психической деятельности, которые не могут быть сведены одна к другой. Две функции являются рациональными, это мышление и эмоции. Две - иррациональными, это ощущение и интуиция.

[vii] Все вместе (итал.).

            [viii]  Повеление. — Речь идет о переписи населения, которая проводилась в правление императора Августа во время управления Квириния Сирией. Согласно указу императора, каждый житель Римской империи для облегчения ведения переписи должен был приехать "в свой город". Так как Иосиф был потомком Давида, он направился в Вифлеем.

            [ix] На Гору вы Стеклянную — аллюзия на сказку братьев Гримм «Семь Воронов» (“Die Sieben Raben”). Это сказка o братьях, которые превратились в птиц.

            [x] Венера Соматическая — Венера плоти, то есть плотская, чувственная любовь.

            [xi] Семь Царств — имеются в виду — Философия, Физика, Математика, Экономика, Технология, Медицина и Психология, — все в новое время развились до уровня безличности и абстракции, как в примере ниже (John Fuller. W. H. Auden. A Commentary. Princeton, New Jersey: Princeton Univeristy Press, 1998), p. 350.

            [xii] Вчера был Том, Дик и Гарри; сегодня — П и С .— Имеются в виду подлежащие и сказуемые; аллюзия на развитие философского языка: примеры из жизни, которыми пользовались философы XVIII века, были заменены математическими символами, которые использовались в логике.

[xiii] Ведь нужен ей Другой для воплощенья |Которому она сказать могла бы «Я». — Аллюзия на книгу Мартина Бубера «Я и ты».

            [xiv] «Я Есть», отныне можем активно любить, понимая как  «Ты Есть». — Почти дословная цитата из книги Мартина Бубера «Я и Ты».

            [xv] Ироническая аллюзия на начало «Размышлений» («Медитаций») Марка Аврелия, которого в письме называл «этот ужасный Марк Аврелий» (Fuller John, Ibid., p. 353): «1. От деда моего Вера— изящество нрава и негневливость. 2. От славы и памяти, оставленной по себе родителем,скромное, мужеское. 3. От матери благочестие и щедрость, воздержание не только от дурного дела, но и от помысла такого. И еще — неприхотливость ее стола, совсем не как у богачей. 4.От прадеда то, что не пошел я в общие школы, а учился дома у хороших учителей и понял, что на такие вещи надо тратиться не жалея…». (Марк Аврелий Антонин. «Размышления». Л-д.: Наука, 1985, с. 5. // Пер. А. К. Гаврилова).

            [xvi] где монгольские идиоты | матерей, родивших двойню, тотчас же умерщвляют, | отважные воины подчиняются приказам истеричных императриц… — здесь, разумеется, анахронически, Оден использует свой опыт, когда в 1938 году он вместе с Кристофером Ишервудом был в Китае в разгар китайско-японской войны. Кроме того, в этот период Оден много читал об истории Китая.

            [xvii] Доска Уиджа — говорящая доска", спиритическая доска (планшетка для спиритических сеансов с нанесёнными на неё буквами алфавита, цифрами от 1 до 10 и словами "да" и "нет").

            [xviii] …прощупывание шишек  — В начале XIX в. Франц Йозеф Галль (1758—1828) начал читать лекции в Вене о своей теории, которую он называл cranioscopy (краниоскопия) и которую его ученики стали называть phrenology (френология). Галль и его последователи заявляли, что они могут описать характер человека, определить его таланты или криминальные наклонности, ощупывая кончиками пальцев кости головы и «считывая» информацию с выпуклостей (bumps) и углублений на его черепе. Выражение you need to have your bumps felt (тебе нужно прощупать твои шишки) означает «тебе нужно обратиться к психиатру, пройти психиатрическое обследование».

            [xix] Гидравлический затвор — обязательный элемент, которым должны быть оборудованы все без исключения приёмники сточных вод, установленные на канализационной сети.

            [xx] Когда резней Бабушек — первоначально входила в цикл «Двендацать песен». Впоследствии эту песню Оден включил в «Рожественскую ораторию» в качестве песни солдат. В оригинале используется язык намеков: такие слова, как “debutante”, “numero”, “flybynight”, “Emperor” “matador”, имитировали сленг гомосексуалистов, не дословно, но понятный «посвященным» (Edward Mendelson. Later Auden. New York: Farrar, Straus, and Giroux, 1989., p. 181, f.).

            [xxi] Рахиль — ср. Иеремия XXXI:15: «Голос слышен в Раме, вопль и горькое рыдание; Рахиль плачет о детях своих и не может утешиться о детях своих, ибо их нет».

---

[1] Mendelson Edvard. Preface.//Auden W. H. Selected Poems. /Ed. by Edward Mendelson. New York: Vintage, 1979. P. xiv-xv.

[2] Цит. по: Mendelson Edward. Later Auden. New York: Farrar, Straus and Giroux, 1999, p. xviii.

[3] Fuller John. Auden: A Commentary. Princeton University Press, 2000, p. 494.

[4] Mendelson Edvard.  Ibid. p. 175.

[5] Fuller John. W. H. Auden. A Commentary. Princeton, New Jersey: Princeton Univeristy Press, 1998), p.345.

[6] К подобному приему Оден также прибегает в своей самой большой поэме «Век тревог».

[7] Цит. по: Mendelson Edward. Later Auden. P. 185.

[8] пайдейя (от греч. en kyklo или enkyklios paideia, enkyklopaideia - обучение в кругу или круг обучения) —   описание полного круга теологического знания в том виде, как оно представлено для обучения. Оно упорядочено в соответствии с взаимоотношениями различных областей теологии. С 18 в. выделялось четыре традиционные области теологии: библейская, историческая, систематическая и практическая. Зд. скорее  образование и воспитание людей во всех сферах жизни в лоне христианской церкви и в свете христианской веры.

[9] Цит. по: Mendelson Edward. Later Auden. P. 185. Бензендрин — стимулирующее лекарство, антидепрессант, которые давали военнослужащим во время и после Второй мировой войны и которым для стимуляции Оден пользовался сам с 1939 и до 1967 гг.

[10] Fuller John, Ibid., p. 353.