Из Английской поэзии XVI-XVIII vвеков

Из Английской Поэзии

Чайдиок Тичборн (1558? – 1586)

Элегия, написанная в ночь перед казнью

Мой праздник жизни – это яство боли,

Заледенела юность от забот,

Мой урожай – лишь сорняки на поле,

И тщетная надежда – мой доход.

День беспросветный сгинул, явь темна,

Я жив, но жизнь моя завершена.

Все знают обо мне, но я молчал.

В цвету деревья, но плоды опали,

Еще я молод, но уже увял;

Я видел мир, меня ж не замечали.

Не спряв, сорвали нить с веретена,

Я жив, но жизнь моя завершена.

Искал я смерть – она в утробе стыла,

Искал я жизнь, и призрак мне явился,

Топтал я землю – знал, что там могила,

Вот, умираю, хоть едва родился.

Не осушил я кубок свой до дна,

Я жив, но жизнь моя завершена.

Майкл Дрейтон (1563-1631)

Сонет

Зачем ты спать, любимая, велишь,

Когда ночь призывает всех ко сну?

Ночь — время для возлюбленных, и лишь

Она всех сводит нас в семью одну.

Все существа столь счастливы, когда

Их тихий вечер собирает всех;

Заботы дня нас держат врозь всегда,

И только ночь дана нам для утех.

Ты столь учтива, Ночь, ко всем другим,

За что меня ты гонишь, не пойму,

Когда все льнут друг к другу, мной одним

Ты столь пренебрегаешь почему?

Пусть длится день и не наступит ночь,

Коль, милая, меня ты гонишь прочь.

Джон Марстон (1575? – 1634)

Вечному Забвению

Великая прожорливая пасть,

Не отвергай меня, хотя упасть,

Казалось бы, не терпится в твой зев.

Пусть молят, чтоб не сгинул их напев,

Другие, но, голодное Забвенье,

Пожри меня, прими мое моленье:

            Пусть докучаю искренней мольбой,

            Нарушив царства твоего покой,

            Меня, мой грубый стих возьми с собой.

Стихи достойнее моих во сны           

Уж погрузились в царстве тишины,

Вольны от ненависти и любви,

Но ненависть бурлит в живой крови

И яростью блазнится человек,

А после успокой его навек.

Уймитесь, злые языки, теперь

Молчания приоткрываю дверь,

Свободен от всех подлостей, однако

Коль не разбудит злобная собака,

Заснет разящий стих мой в царстве мрака.

Лорд Герберт Чербери (1583-1648)

Сонет

Конец любви — печальнее стократ,

Что он таков; пройдёт и это в срок;

Мечты, надежды, время — всех утрат

Не перечесть, но горше всех тревог,

Что так обрел свободу; был бы рад,

Когда б отвергнут был, когда бы мог

Сам выбор сделать — оттого разлад,

Что лучшей полюбить не дал мне Бог

Иль худшей; нужно сделать лишь одно:

Совсем о ней забыть и об измене,

Тем самым смыв позорное пятно,

И самый образ из воображенья,

Как будто вовсе не любил. Отныне

Там будет храм, в котором нет святыни.

Роберт Геррик (1591-1674) [1]

Вступление к книге «Геспериды»

О Теме его книги

Пою ручьи, сады и птичье пенье,

Апрель и май, июнь, июль, цветенье,

И Древо майское и праздник урожая,

Невест и женихов и свадьбы воспевая,

О юности пою, любви, и право,

Не умолчу о ветреных забавах.

Пишу о росах, грозах и дождях,

О благовоньях, пряностях, маслах.

Пою о рощах, сумеречной мгле,

О королеве фей и короле.

Мне алость роз и лилий белизна

Милы, но быстротечны времена.

Пишу об Аде, но всегда о Рае

(и буду впредь), где быть я уповаю.

Роберт Геррик

Прелесть беспорядка

В нарядах беспорядок милый

Дает одежде вид игривый:

Батист, наброшенный небрежно,

Игривостью пленяет нежной;

Шнурок, мелькнувший петли мимо,

Изменит вид неотразимо,

Малиновым пленив корсетом;

Небрежность легкая к манжетам,

И ленты в беспорядке что-то;

Услышу жалобную ноту

В порывах юбки: в узелок

Свился на башмачке шнурок,

Что я почту за артистизм,

Чего не дарит педантизм.

Роберт Геррик (1591-1674)

К Дианеме

Ты, милая, очами не гордись,

Что озаряют, словно звёзды высь,

Твой лик, ни тем, что все сердца пленила,

Когда твоё свободно, легкокрыло,

Ни роскошью волос, что над челом

Блуждают с томным видом, но о том

Помысли, что изысканный рубин,

Свисая с ушка нежного, один

Таким пребудет до скончанья лет,

Когда твоей красы простынет след.

Роберт Геррик

О сосочках Джулии

Ты зрел (восторгом поражён)

На белом розовый бутон?

Иль вишни (ты блажен вдвойне)

Средь лилий (кровь на белизне)?

Иль замечал, как луч в тумане,

Клубника плавает в сметане?

Иль зрел, как два рубина сочных

Горят средь жемчугов восточных?

Изящен столь (молчу о прочем)

Сосочек каждый, столь отточен.

Роберт Геррик

Об урожайной тележке или празднике урожая

Досточтимому Майлдмею, эрлу Уэстморлэндскому

Вы, дети лета, чьим трудом

Нам власть над маслом и вином

Дана, кто грубыми руками,

Владея этими полями,

Пахал и сеял, пожиная,

Отметьте праздник урожая,

Пляшите, пойте и дудите,

И в путь телегу снарядите.

Гляди, Господь, как убрана:

Вот Мод, мила, чиста она,

Как эта белая холстина

(Покрыты боровы. скотина,

И лошади, и жеребцы),

Вот деревенские юнцы

Кричат, хохочут и поют –

Телегу украшают тут

Гирляндой из листвы дубовой,

Как самой дорогой обновой,

Снопы целуют из пшеницы,

Не преминув и помолиться,

И крестным знаменьем коня

Благословив; вокруг возня:

Крестьяне, набожные мене,

Гоняются, задрав колени,

Портки едва ли не теряя.

Да будет праздник урожая:

Давайте, парни, посмелее

Очаг Господен в день веселья,

Костёр зажгите поживей,

Говядину да пожирней

Кладите первой как основу

Такого пиршества святого,

Баранины кусок отменный,

Телятину пренепременно,

Затем наверх свиной бекон

(Круг главных блюд тем завершён),

Но будут и другие блюда:

Пшеничный фрументай[2] как чудо,

Крем заварной да с пирогом,

Весёлое вино потом,

И чтобы утопить заботы,

Когда закончены работы,

Мы тёмное, густое пиво

Размеренно, несуетливо

Во здравие Господне пьём,

За пашню и за плуг потом

(и непременно за общину),

За бочки, веялки, скотину

И зёрен полные охапки,

И за соломенные шляпки ‑

За дев, а там напропалую

За серп и за косу кривую,

Ешь, веселись, но никогда

Не забывая про стада —

И бык и терпеливый вол,

Кто в бороне и плуге шёл,

Достойны всяческой награды,

Распрячь и накормить их надо —

Заботиться сказал Господь

О тех, кто кормит нашу плоть.

Повеселимся же вполне,

Не горе топим мы в вине —

Мы пьём, чтоб снова быть весне.

*                      *          *

Человек, как часы, заведён, но завод

У него лишь один: остановится ход,

И движенья застынут, замрёт ход минут;

Остановится пульс, и все чувства заснут.

Ричард Лавлейс (1618-1658)

К Амаранте

Амаранта, дорогая,

Волосы не заплетая,

Дай, чтоб глаз или рука

К ним слетела бы легка!

Пусть летает без преград,

Ветер так проказам рад,

Когда брошена Заря,

В гнездышке твоем паря.

Каждый волос, локон, прядь

Опрятно дóлжно содержать,

Так приводит нас к наитью

Ключик с золотою нитью.

Ленточками невзначай

Дивный свет не омрачай,

Точно ночь луч солнца кроткий —

Ночь стряхни, тряхнув головкой!

Ричард Лавлейс (1618-1658)

Лукасте, отправляясь за моря

Когда б отсутствовать — быть врозь

                                    С тобой нам довелось;

                        Когда я был бы одинок,

                        Блуждая средь морских дорог,

                                    И ты была б одна,

Тогда молил бы я, чтоб сжалилась волна.

Не буду я просить у волн

                        Щадить мой чёлн,

Иль Господа смирить свой гнев,

Мольбу пред бурями презрев,

Я счастлив, как и прежде,

Даст Бог или не даст моей надежде.

Пусть страны и моря меж нами,

                        Меж нашими сердцами,

            Но вера, постоянство

            Смиряют время и пространство;

            Мы в высях встретимся незримы,

Как ангелы, любовью лишь хранимы.

Мы будем жить с тобой

                        Одной судьбой

По смерти в небесах,

В губах, глазах,

Как духи говорить непринужденно,

Расставшись с оболочкой бренной.

Ричард Лавлейс (1618-1658)

Алтее из темницы

Любовь нескованным крылом

            Взовьется над темницей,

Ко мне божественным челом

            Алтея вдруг склонится,

И я в плену волос, очес

            Не рвусь я из тенет —

У вольных птиц среди небес

            Такой свободы нет.

Когда поток струится в чашах,

Не Темзы он приток,

На головах беспутных наших

Из роз сплетен венок;

Остудим жар сердец в вине,

Пусть здравиц льётся свет—

У рыб плывущих в глубине

Такой свободы нет.

Когда, как певчий дрозд, пою

Величье короля,

Спою хвалу я королю,

Восславлю милость я,

Сколь добр, велик, но стать мудрей

Он может с ходом лет— 

У буйных ветров средь морей

Такой свободы нет.

Тюрьма — не стен высоких ряд

            Не клетка — средь решеток;

Отшельник я среди оград,

            Чей дух невинен, кроток;

Коль волен я в любви вполне,

            Душа моя вольна, —

Такая воля в вышине

Лишь ангелам дана.

Ричард Лавлейс (1618-1658)

Лукасте, отправляясь на войну

Не говори, что я жесток,

Что персей белизной,

Дум чистотою пренебрёг

Я, призванный войной.

Другую предпочтя — войну,

            Я в бой с врагом лечу

И с верой крепнущею льну

К щиту, коню, мечу.

Но пыл, что и тебе ведь мил

В моей измене есть:

Я так тебя бы не любил,

Коль не любил бы честь.

Абрахам Каули (1618–1667)

Платоническая любовь

1.

Скажу, и вправду счастье,
Когда сольются души, но отчасти,
Пока за ними следом воедино
Два тела не сольются — половины,
Пол-рая душам лишь познать дает Творец,
Пока небесный сей венец
Плоть не разделит наконец.

2.

B бессмертной части душ
Мы слиты — ты и муж.
Но между нами есть различье все же,
И в том должны мы быть едины тоже.
Я славлю мужа и жену, но несомненно
Многообразием бесценна
Любовь и этим совершенна.

3.

Любовь ли это, коль она
Лишь в зеркало столь влюблена?
В подобье быть различие должно:
В многообразии оно.
Когда душа глуха к душе другой,
Нарцисс лишь новый пред тобой,
Что любит образ свой.

4.

Известна душам красота,
К ней через плоть ведут врата,
Когда ж, захлопнут перед плотью двери
То предано доверье,
Как если бы привел я друга в дом
К возлюбленной, и он потом
Увел ее тайком.

Генри Воэн (1621/1622-1695)

Преследование

Господь! Зачем неугомонным

            Ты человека сотворил ‑

С утра и до ночи бессонным,

            В работе до последних сил?

Когда же тучи свет дневной

            Затмят, сокрыв светило,

Он трудится во тьме ночной,

            Хоть солнце мгла сокрыла.

Когда б ты сей активный прах

            Усталости лишил,

О доме блудный сын в бегах

            Навечно бы забыл.

Вот — тайна, Боже, но и милость,

            Благословенье света,

Когда спасенье не открылось,

            То остаётся это.

Когда б ты, Боже, хворью взять нас мог,

Ведь нам, здоровым, так ли нужен Бог?

Генри Воэн (1622-1695)

Быстрота

Ты, жизнь, обман и мишура,

                        Прейдёшь как скоро?

Обманывает всех твоя игра,

Скрывая правду от их взора.

Лунатиков бесплодный труд,

                        Всегда в смятенье,

Ветра с волнами спор ведут,

Пустое бури мельтешенье.

Но жизнь есть также вечный свет,

                        Покой, Отрада,

Сияет до скончанья лет,

Вовек не пресыщая взгляда.

Живой улыбкою горя,

                        Жизнь — благодать,

Способна, светом нас даря,

Без Вечности очаровать.

Жизнь – трудолюбие крота.

                        Никто не смог

Сказать, что жизнь есть быстрота,

Её поцеловал мой Бог.

Генри Воэн (1622-1695)

Книга

Господь! Создатель ты творенья,

Живущего со дня паденья;

Утёс веков! В твоей тени

Живут, хоть сгинули они.

Ты знал сей лист, когда едва

Из семени взошла трава,

Не скошена ещё и даже

Не стала ни холстом, ни пряжей:

Как жил, что делал, думал как —

Зерно та жизнь или сорняк?

Чем был покрыт, когда Покров

Ты сотворил, как рос и зрел,

Будто не смерть его удел?

Жил безобидный зверь, доколе

Питанье находил по воле

Твоей средь зелени кругом,

Насытившись, он спал потом,

Одётый в кожаный покров,

Обложкой много уж веков

Сей книге служит он — в слезах

Гляжу на собственный свой прах,

Ты знал их всех, ты наблюдал их,

Потом рассеял, разбросал их.

Великий дух! когда зверей,

Растенья возродишь, людей,

Всё возроди и жить позволь,

И уничтожь лишь смерть и боль,

Чтоб средь творений тот возник,

Кто в них искал любя твой лик!

            Перевел Ян Пробштейн

Генри Воэн

Масличная гора (II)

Когда узрел я красоту впервые,

И радости твои, как свет, живые,

В душе бесшумно разлились, такой

Вкусил в тот час я сладостный настой,

Как бы вечерний ливень, принесённый

На некий берег, сушью истомлённый,

Зефиром лёгким; обострил стократ

Все чувства богатейший аромат —

Пролился в сердце благостный поток,

Бальзам и мирро, и цветов венок,

Душа парила, обретая крылья,

В Утехах мысли плыли без усилья,

А глаз, вобравший мир вокруг, признал,

Что этот мир живописал и лгал.

А я, не ведавший пути дотоле,

Штормов и ветра подчинённый воле,

С остывшей плотью и нагим умом,

Согрет твоим живительным Лучом,

Вдруг ощутил дыхание весны

В разгар зимы, и снова зелены

Мои увядшие листы. Тобою

Я вскормлен, кто питает всё живое,

В сиянии под крыльями твоими,

Любовью болен, я пытаюсь имя

Твоё воспеть столь славное, зане

Хвала тебе Отрадой будет мне.

Томас Трэхерн (1637/38-1674)

Приветствие

            1

Глаза и руки эти,

Вот эти ножки, розовые щечки,

Все, в чем дана мне жизнь на этом свете,      

            В какой таились оболочке?

Из бездны, пропасти какой возник,

Где был ты, мой глаголящий язык?

            2

Когда немой               

В хаосе много сотен тысяч лет

Лежал, покрытый праха пеленой,

Мог распознать ли свет,

Смех, слезы, все, что в дар очам, ушам,

Устам дано? Сколь рад я всем дарам!

            3

Из вечности возник,

Где долго как ничто я пребывал,

Не ведал радостей, как слух или язык,

            Не зрил, не осязал

Вот этими руками, а стопами

По сей земле не шел под небесами.

            4

Дороже злата

Тех радостей слепящих новизна!

Стократ младенческие ножки святы,

Живет душа в них радостей полна;

            Сокровищ всех стократ

Ценнее голубых прожилок клад.

            5

Восстал из праха я,

Проснувшись из ничто, облекся в плоть -

Здесь яркие приветствуют края,

            Где одарил Господь

Морями, солнцем, небом и землей,

Здесь все мое, что я дарю хвалой.

            6

Задолго перед тем,

Как был я в этот яркий мир рождён,

Его Господь украсил блеском всем,

            Мир подготовил он,

И в этот рай, просторный и пригожий,

Вхожу как сын и как наследник Божий.

            7

Я странник все же,     

И странны мне явления, предметы

И все великолепье мира тоже,

            Всё ново, странно это,

Но мне странней всего однако то,

Что отдано всё мне, кто был ничто.

Томас Трэхерн

Чудо

1.

Сошел я в мир, как будто ангел, право!

Сколь все здесь ослепляет глаз!

Меня, когда явился в первый раз,

Его созданий увенчала Слава!

Напоминал мне вечность мир Его,

            Моя душа по ней бродила;

Все, что касалось зренья моего,

            Со мною говорило.

2.

Великолепье дивное небес,

            Живой и животворный воздух,

Божественное небо в звёздах ‑

Всех чувств услада и очес,

И столь чисты все Божии творенья,

            Их слава столь ярка,

Что мне казалось, чудо восхищенья

            Продлится навека.

            3.

Природные невинность и здоровье

            Вливались в чресла, в плоть,

Пока мне Славы блеск являл Господь,

            Всех чувств вбирал я полнокровье,

Сие был Дух. Плыл в море жизни я,

            Пьянившим, как вино,

Пусть мира я не знал, ни бытия,

            Божественно оно.

            4.

Сокрыты были грубые предметы,

Грехи, раздоры, гнев и гнет,

Стенанья, слезы, вопли из тенет, ‑

            Сверкало в средоточье света

Лишь то, в чем явлен Божий дух, награда

            Для ангелов, не труд, печали, ‑

Лишь благодать, невинности отрада

            Все чувства наполняли.

            5.

Блистали золотые мостовые,

            Друзьями были мне все дети,

Так лица их светились в добром свете,

            Что дети смертных были как святые,

Открылся мир веселья, красоты,

            Все, что меня здесь окружало, ‑

Как ангел, все я видел с высоты, ‑

            Все землю украшало.

            6.

Алмазы, бриллианты, изумруды

            Я видел роскошь пред собой,

Зелёный, желтый, красный, голубой,

            Везде за чудом чудо,

Богатства принимая во владенье,

            Не уставал на них взирать я,

Благословеньем было изумленье –

            Нет выше счастья!

            7.

Проклятой собственности ухищренья,

            То, что растлить могло бы Рай –

Обман, алчба и зависть через край

Затмились блеском восхищенья,

Как ряд границ, пределов и оград, ‑

            Не к ним стремился я душой,

Мечте об общности людей был рад,

            И обретал покой.

            8.

Усадьбы и дома моими стали,

            Любой кустарник, сад любой,

Все стены, залы, сундуки с казной

            Не разделяли – озаряли.

Наряды, украшенья, кружева,

Столь восхищали на других, 

Что мне казалось, был рожден едва,

            Уже носил я их.         

Томас Трэхерн (1637/38-1674)

Эдем

            1

Неведеньем ученым отделен

            Я был от суеты

            И всей земной тщеты,

Не слышал я несчастий стон,

Безумств и праздной пустоты,

Грехи, смятенье, распри и печали

Ещё ни твердь, ни землю не пятнали.

            2

Ещё не ведал я, что змия жало

            Сражало всех подряд,

            Излив на смертных яд,

Что пасть людскому роду угрожало

И что грехи весь мир сразят, ‑

Казались люди мне чисты, умны

И жизни, и бессмертия полны.

            3

Любовь, надежда, слава, наслажденье,

            Жизнь, свет и доброта,

            Гармония и красота

Моё ласкали сердце, слух и зренье,

И чувств не стерлась острота,

Сокровищницу я открыл Вселенной,

И мир был полон радости бесценной.

            4

К раскаянью тогда не принуждали,

            Ни дорогих забав,

            Ни рынков, ни орав,

Мальчишки сквернословя не орали, ‑

            А вереск, радости поправ,

Не заглушал мой путь и все окрест,

И красоту, и благость здешних мест.

            5

Адама зрел я до грехопаденья,

            А золотой песок

            И серебра поток

Земля еще скрывала. Наслажденья

В судьбе благословенной мог

Невинные вкушать, благие ‑ те,

Что знал он в первозданной простоте.

            6

И как Эдем Адамов, украшала

            Та простота меня,

            С рождения храня,

И с юных дней младенчество венчала.

            Глаза, сокровища огня,

Первотворенья Господа узрели,

Пути любви познал я с колыбели, ‑

            7

Любовь была столь велика, светла,

            Божественна, верна,

            Прекрасна и ясна,

Что с детских лет душа была

От дел людских отвлечена,

И увлекла меня, чтоб мог я впредь

Чудес Господних славу лицезреть.

Томас Трэхерн

Невинность

            1

Но более всего дивлюсь я чуду,

Тому я вечно радоваться буду

И высшую воздам из всех похвал,

Что я пятна греха не знал.

            Я жил не затемнённый мраком,

            Был чистым свет внутри меня,

            Не сокрушен виной и страхом,

            Душа была полна огня.

            Была мне ночь сродни заре,

                        Душа чиста и рада,

            И лето было в декабре,

            Невинности награда.

                        2.

Cерьёзной медитацией душа

Поглощена, восторженно спеша,

Смотрела не на внешние приметы,

            Но прозревала все предметы.

И зрак парил, исполнен восхищенья,

            Хвалить не уставая и любить

            То, что сокрыто славою от зренья,

            Что может лишь присутствие открыть.

            Присутствие явлений сих

                        В непреходящей славе,

            Что было скрыто от других,

            Ликуя, зрил я въяве.

            3.

Малейшего не чувствовал влеченья

К алчбе или гордыне. На колени

Душа в восторге пала, ниц склонясь.

            Не замутняла жизнь борьба и грязь.

Презренье, ложь и гневный пыл,

И ревность не владели мной,

            Все, что я видел, я любил,

            Восторг и благостный покой

            В душе моей царили. О, такую

Испытывал я благодать

И вдохновенье, что ликуя

            Я рад был на колени пасть.

            4.

Была, быть может, столь чиста природа,

Порочны лишь пути людского рода,

Иль Бог чудесно устранил вину,

Душе даруя лишь любовь одну

            Столь рано, иль один лишь миг

Я испытал блаженство счастья,

Был свет столь ярок и велик,

Что заключил навек в объятья.

Но чем бы ни был этот свет,

Он бесконечен для меня,

И мир восторга с первых лет

Зрю до сегодняшнего дня.

5

Небесные врата узрел я Рая,

И древний свет Эдема, проникая

Мне в душу, мне открыл тогда: Адамом

            Я был ребенком малым самым

            В той сфере радости, где Рай,

            Переполняя через край,

            Невинности явил мне вид.

            Бесценный мир был весь открыт.

            Преддверье Неба зрил я въяве!

                        Царить я на земле был вправе,

            Мир чист внутри был и вовне.

            Вновь стать ребенком должно мне.

Томас Трэхерн

Приуготовление

            1

Бездействовала плоть, ни рук, ни ног           

Не чуял я, пока язык  

И звезды глаз я не постиг,

Свое лицо и щеки видеть смог,

Пока своими рук не ощутил,

И то, как плоть крепилась сетью жил,

Пока язык и уши, нос и руки

Не различили вкус, предметы, звуки,

                        Я в доме незнакомом

Сживался с новым кожаным покровом.

            2

Одна душа была в моем владенье ‑

            Огромным оком, в нем

            Тонул весь окоем, ‑   

И претворяла суть и силу в зренье.

Я внутренней был Сферой Света цельной

Или орбитой Зренья беспредельной,

            Живым и бесконечным днем,

Животворящим Солнцем, что лучом

            Дарило жизнь, нагим

И чистым Разумом простым.

            3

Ни голода, ни жажды я не знал,

            Необходимость и нужда

            Не докучали мне тогда,

И мед вкушал я, избегая жал,

И без помех Идеи всех вещей

Я постигал в божественности всей,

А внутреннее мыслящее око

Покой вбирало, скрытое глубоко.

            Меня, небесного царя,

Все восхищало, радости даря, ‑

            4

Ведь красота у Зренья во владенье,

У Слуха звук, у Носа – аромат,

            А в языке таится Вкусов клад,

И Чувство Чувству дарит наслажденье,

Но обо всем я позабыл в тот час,

Став средоточьем зренья, то бишь глаз.

            Я бестелесен был и беззаботен,

Подобно ангелам святым, бесплотен,

            Ибо у совершенств один –

Простое чувство полный властелин.

            5

Я к радости и счастью был готов,

            Не озабочен суетой

            Иль низменных вещей тщетой           

Погибельной, свободен от оков

Всех суетных страстей,         

Способных чувства соблазнить в моей

            Земной сей ипостаси, или

Ущерб им нанести, лишить их крылий.

                        Я был свободен, словно

Ни грех, ни скорбь не посетили мир греховный.

            6

Копились силы, лишены страстей,

            Чисты, прозрачны, как хрусталь,

            Отполированы, как сталь,

И облачались в образы идей.

Небесных впечатлений сонм 

Всю душу вмиг охватывал огнем.                 

Рай создается вовсе не явленьем,      

Но светом и незамутненным зреньем,           

            Дается тем отрада,

Кто обладает чистотою взгляда.

            7

Где чувство не запутано ничуть,

            Где легкость вольных дум,

            Где быстр незамутненный ум,

От суетных страстей свободна грудь,

            Где в чистом духе воплощен покой,

А разум с Серединой Золотой

Знаком, ‑ там красоты, отрад

Чертог, и совершенства там царят.

Душа, когда вольна,

Ты станешь, восхитишься всем сполна.

Томас Трэхерн

Восхищение

            1

            О детства миг!

Огонь небес! Священный свет!

            Светлее нет!

            Сколь я велик ‑

Вселенной увеличен лик!

            2

            О радость неземная!

О сколь огромна благодать,

            Я счастлив обладать

            Тобой, святая!

Не свыше ль получил тебя я!

            3

            Ты Богом мне

Дана, чтоб славить Бога имя

            Со звёздами твоими,

            И солнце в вышине

Любовь являет мне в огне.

            4

            Божественный какой

Я сам! Кто одарил здоровьем

            Меня, подобьем

            Создал святой

Своей Божественной рукой!

Томас Трэхерн (1637/38-1674)

Мой дух

1

От жизни я возник простой,

И озарились разом

Земля и небо надо мной,

И зародился разум,

Я сам был чувством и душой.

Душа, как чаша без краев и граней,

Была не телом и не пустотой,

Моею сутью было содержанье.

Я чувствовать все вещи мог,

И мысль брала в себе исток,

Ей для ходьбы не нужно было ног

Ни рук для осязанья,

Она, отринув крылья,

Парила без усилья,

Зорка без глаз, проста, как Бог,

Где центр был сферою, и где

Все было в центре и везде.

            2                                                               

От центра ни один предмет

Не удален, со сферой слит,

В ней действия от центра нет,

Все бытие в единстве зрит

И тяги собственной секрет

Таит в себе, не нужно ей, чтоб сила

Извне в движенье приводила

Ее, чтоб действовать в ответ,

А суть столь истинна, верна

В столь совершенный акт она

Была Творцом претворена

Таинственно, и сила эта ‑

Не только действие и зренье,

И созерцанье, и движенье, ‑

За воплощеньем воплощенье,

Вся переменчивее света

Была сама в себя одета.

3

Когда я зрил предмет, то он,

Вливаясь тотчас же в мой зрак,

В моей душе был заключён,

Природа повелела так,

Таков был Госпожи закон.

Хранившийся во мне чудесный клад,

Прямой источник внутренних отрад,

Даря восторги, разум просвещал.

Всем, что чеканила она,

Моя душа была полна,

Где мысль была то ль вещью рождена,

То ль мыслью вещь была, я сам не знал, ‑

Возникли ль сами там явленья,

Но только в духе без сомненья

Все вещи обитали, или мал

Мой разум был, вобравший мирозданье,

И не один он излучал сиянье?

4

В одном лишь был уверен я:

Любое расстоянье

Преодолев, душа моя

(Всю силу претворив в дерзанье)

Неслась в далекие края –

Столь быстр и чист её родник,

Что разум уносился с нею вмиг,

Сливаясь с тем, что видел он:

Ему ничто был милей миллион

До солнца; далека

Звезда и высока,

Но в яблоке глазном она жила,

Там разум, чувства, жизнь, сознанье,

Мой дух сиял, субстанция была,

Не трансцендентным было то влиянье,

Был имманентным акт: пусть был далек

Предмет, его здесь чувствовать я мог.

5

О радость и творенье волшебства!

Святая тайна! Восхищенье!

Моя душа есть образ Божества!

И духа бесконечного явленье!

И свет чистейший естества!

Великое нам мнится бытие

Ничем, но почему оно моё?

            Всего превыше чту сие!

Загадочная сфера! В глубине

Там бездна зрит,

Собой являя вид

Приюта благодати мне.

Сравниться может лишь с Творцом

Любовью, жизнью, естеством,

Величьем, чувством и умом, ‑

Сей образ столь любим,

Что сына в нем и друга Бога зрим.

6

Сколь сфера радости чудна:

Хоть изнутри ее движенье,

На внешних сторонах помещена,

Не Божьего происхожденья,

В мгновенье все ж заключена,

Стоит как неделимый центр, притом

Объяла вечность целиком,

Не сферою была нимало,

Но бесконечной представала

И вездесущность проявляла,

Всевидения дар имела

И прозревала за пределы,

И все ж сиять она могла

И сгустком разума была,

Ведь бесконечность въяве зрела.

Не сфера, но при этом сила,

Незрима, но приют дарила.

7

Сколь дивно «я»! О, сфера света

В прекрасном радостном обличье!

Сколь жива сфера зренья эта!

Деяние! Могущество! Величье!

Изысканный несвязанный эфир!

Во мне, но все же я. Ты – целый мир

Внутри. Ты бесконечности венец

И око. Тут,

Освободясь от пут,

Все вещи и явления живут,

Духовности редчайший образец, ‑

Пусть отличаются от всех

Творений чистых тех,

Что создал мироздания Творец,

Хотя и запятнал их ныне грех,

Божественны они и там нужны,

Возвышенны и там сиять должны!

Томас Трэхерн

О Новостях

                        1.

Те новости из заграницы

Пришли, как бы даря бесценный клад:

            Я сердцем смог воспламениться!

Не слух лишь был дарить душе их рад.

                        Душа была столь рада

                                    Ту близкую усладу

                        Встречать в преддверье,

Неведомому благу веря.

                        Паря, коснулась слуха,

            Чтоб вылететь из уха,

Как бы обнять спеша

Известий тех прилив,

Покинуть кров могла душа,

            Ту радость вновь продлив.

                        2.

            Вещественны как будто вести были,

Заморские сокровища из клада,

Или взмывали ввысь по воле крылий,

Такая в них услада и отрада!

                        Стояла у ворот

Душа моя, вот-вот

Готова в благодати

            Омывшись, в скорости объятья

                        Упасть и бросить взгляд

Окрест, но к сердцу вновь назад

Спешить должна была она

И оставаться всё ж на месте

Блаженствуя, но всё ж должна

Была назад нести те вести.

                        3.

Надеждой в детстве вдохновлял мне душу

Столь мощною какой инстинкт святой?

            И радости искать, покинув сушу,

Кто в детстве тайной заставлял рукой?

                        Я знал, была отрада

                                    Вдали от взгляда,

                        И видел, одинок,

Что радостей источник был далёк,

                                    Хотел припасть я

                        К истокам дальним счастья,

И полагал, что за морями

А может, рядом милость ту

(Не радовало то, что пред глазами)

            Я вскоре обрету.

            4.

            Едва ли всё ж мечтать ребёнок мог,

Что все сокровища миров в тот час

            Лежали в ожидании у ног,

И что он сам ‑ венец всего, алмаз.

                        Но было так. Венец,

                                    Начало и конец,

                        Кольцо, собой

Объявшее весь шар земной,

                                    И зрак небес,

                        Что были меньше тех очес.

Та вещь, где вещая душа,

Как царь, владела всем, была

Столь велика и хороша

И всё ж ничтожна и мала!

            Перевел Ян Пробштейн

Томас Трэхерн

Возвращение

(Из Манускрипта Берни- Burney Manuscript)

Иду, Господь, я в детство снова, чтобы

            Мне зрелость выправить свою:

            Наставник первый мой – утроба,

                        Я колыбель люблю.

   Как странно – мудрым я слыву,

   Грехов не видя наяву.

Пока соблазн не в силах побороть,

            Младенцем быть почту за благо

            (От риска детский ум и плоть

                        Мужа спасут однако);

   Во чрево потому лечу,

   Что я родиться вновь хочу.

Я знал, Господь, твои щедроты,

            Пока не свыкся с нищетой,

И с восхищеньем зрил я, что ты

                        Дарил своей рукой.

   Вкушал я от твоих щедрот

   Добра и славы круглый год.

Перевел Ян Пробштейн

Томас Трэхерн (1637/38-1674)

О прыжке через луну

Я новый мир увидел под водой,

Иное небо и народ другой,

            Где солнце, коли светит днем на вещи,

            Позволит их увидеть много резче.

Узрел мой брат

Немного дней назад

Во время странствий ночью

Еще чуднее вид воочью,

Навряд ли мир сумел бы показать

Такой чудесный вид опять.

Сколь дивно приключение! Едва ли

Подобное в мечтах видали:

            Шел по земле, казалось, он,

            Но был над твердью вознесен,

                        И в поднебесье тело

                        Его взлетело.

Что въяве зрел он, было волшебством,

Шел по дороге брат, и все ж притом

Икару он подобно воспарил

Над бездной без руля и без ветрил.

По Королевской он дороге шел

И на речушку вдруг набрел

            Жемчужную, и вот без крыл

            Или весла над ней поплыл,

                        И рассекало тело,

                        Как воду, воздух смело.

Не доверял однако он и там

Предательским Икаровым крылам,

Ибо над куполом небесным

Вознесся образом чудесным, --

Чуть соскользни тогда он с небосклона,

Паденье было бы его бездонно,

            И в нижних небесах

            Летя, о чудесах

Над нашею землей

Поведать мог бы, но с бедой

Он справился, преодолев напасти,

И прыгнув, вне себя от счастья,

Поведал брат историю одну,

Как перепрыгнул он через луну.

Что на земле творится из чудес,

Внизу, но и над солнцем, средь небес?         

            Все в высших сферах повторится снова,

            Средь облачного все ж покрова,

                        Но там явленья эти

                        В ином предстанут свете,

И вновь они иными тут

            Под нами предстают,

Ведь вся земля объята небесами,

И даже здесь меж них мы ходим сами, ‑

Здесь, посреди небес в земле Господней

Глаголем мы о том сегодня,

            Что если мы с умом

            По сей земле пойдем,

                        То сможем ввысь

                        Над небом вознестись,

И если кто с заоблачных высот

Падет сквозь пропасть в самый Ад до дна,

Где пресмыкается сам Сатана,

Отчаянье и Смерть увидит тот.

Иным привидится, что под луной

Они лежат, так увлечен мечтой

            Брат жаждал ввысь

            Над звездным небом вознестись,       

                        И отражен

                        Был в бездне он,

И тем открыл свет мудрости чудесной

            Он мне в ночи моей беззвездной, ‑

Постиг я, что под нашими стопами

            Сень благодати, как над головами.

Оливер Голдсмит (1728 –1774)

Коль в грех красавица впадёт

            И друг изменит ей при этом,

Чем грусть свою она уймёт,

            Искупит грех каким обетом?

Одна надежда на спасенье –

            Поглубже стыд запрятать впредь,

Из сердца ж друга сожаленье

Исторгнуть может только смерть.

Аугустус Монтэгю Топлэди (1740-1780)

Утёс Веков

Ты глубок, Утёс Веков,

Рассечён ты до основ,

Ты меня в себе сокрой,

Кровью и Водой омой,

От двойной спаси напасти –

От греха вины и власти.

Пусть слезами изойду,

Цели предан и труду,

Пусть служенье возлюблю,

Но греха не искуплю,

Твой Закон не соблюсти –

В силах Ты один спасти.

Нищим я к Тебе приду,

Просто припаду к Кресту,

Я, беспомощен и наг,

Милости молю и благ,

Мерзок я ‑ Ручья взыскую ‑

Смой грехи, не то умру я.

Миг лишь мне дышать, смотреть,

Упираясь взглядом в смерть,

В мир незримый вознесен,

Вижу Твой судейский трон ‑

Ты глубок, Утес веков, ‑

Спрячь меня и дай мне кров.

---

[1] Геррик (Robert Herrick) —  священник англиканской церкви, был викарием. Окончил Кембридж (1617 бакалавр, 1620 магистр). Во времена Кромвеля, разумеется, был отстранен от богослужения, но после реставрации с 1662 г.  возобновил свою деятельность и оставался священником до смерти. Печататься начал в 1640 г., но потом была большая пауза,когда он тщательно редактировал свою книгу "Геспериды", особенно во время изгнания, и тогда же опубликовал ее в 1648. В Лондоне входил в круг Бена Джонсона и стал одним из выдающихся сподвижников последнего (который помимо всего прочего написал первую выдающуюся книгу о Шекспире, похоронен в Уголке Поэтов в Вествистерском Аббатстве - Пантеоне Англии).  У Джонсона неизмеримо шире диапазон, эрудиция, круг интересоваваших проблем, но он более абстрактен, тогда как у Херрика стих изобразительнее, детальнее, чувственнее.

[2] Очищенная пшеница, сваренная в молоке.