VIII[216]
Эти отрывки ты вытащил (выудил).[217]
“Шлюха”! “Сука”! Истина
и Каллиопа[218]
Поносили
друг друга sous les lauriers[252]:
Тот Алессандро был негроид[219]. А Малатеста
Сиджизмондо:
Frater tamquam
Et compater carissime:
tergo
…hanni de
…dicis
Что означает:
Джованни Медичи,
Флоренция
Письмо
получено и отдано нашему мессиру Джаноцио,[221]
Его же
письмо также отослано, в должной форме и своевременно,
С
добавлением всех ваших пожеланий и указаний.
Что же до
моего участия в перемирии
Между вами и
королём Арагонским[222],
Сие мне доставит
величайшее удовольствие,
Как бы то ни
было, ничто не доставило бы мне большего удовольствия
и не было б желаннее для меня,
И я бы хотел
участвовать нём, как было обещано мне,
либо как одна из сторон, либо как
сторонник.
Что же до
моего жалованья,
Может
статься, вы или отец ваш получите деньги
И пришлёте
мне как можно быстрее.
Что пока не
может быть и речи
О том, чтобы
он расписывал стены,
Ибо грунт не
высох ещё,
И труд был
бы проделан напрасно
Однако хочу
дать ясно понять, что перед тем, как будут готовы приделы,
Я позабочусь
о том, чтобы он расписывал что-то ещё,
Дабы и он, и
я
От сего
получали наибольшее удовольствие
И дабы он
поступил на службу ко мне,
А так как вы
пишите, что он нуждается в средствах,
Я хочу
договориться с ним о максимальном годовом жалованье
И уверить
его, что он получит всю сумму, о коей было условлено.
Можете
сказать, что я помещу задаток
Для него,
где он пожелает.
И я хотел бы
получить ясный ответ,
Ибо желаю
выказать ему весьма хорошее обращение,
Дабы он жил
в моих землях
До конца
дней своих —
Если вы не
воспротивитесь этому —
И ради сего
хочу сделать необходимые приготовленья,
Дабы он
работал, как того пожелает,
Либо
предавался досугу, как того пожелает
(affatigandose per suo piacere o no
non gli manchera la
provixione mai)*
никогда не испытывая недостатка в
средствах.
Сиджизмондо Пандольфо Малатеста
In campo Illus Domini Venectorum die 7
……… и тому,
что упомянутый выше пресветлейший
Герцог Миланский
Одобряет и
желает, чтобы упомянутый выше Господарь Сиджизмондо
Поступил на службу преславнейшей коммуне Флорентийцeв
Для
заключенья союза,
Ради защиты
двух государств,
Понеже по
договору меж упомянутым Светлейшим Сиджизмондо
И
досточтимым Аньоло делла Стуффа,[226]
послом, синдиком и
прокуратором,
Назначенным десятью советниками, и проч., половина
Из сих 50
000 флоринов, не подлежащих изъятью,
На оплату
1400 всадников и четырёхсот пехотинцев,
Кои прибудут
в земли коммуны
или в другое
место в Тоскане,
Как пожелает
Совет Десяти,[227]
И сам он
будет с ними вместе на службе коммуны
Со своими
всадниками и пехотинцами
Августа 5, 1452, реестр Совета Десяти
С расщеплённых утёсов Пенны и Бильи на Карпенью[228]
По тропке,
вьющейся под скалой,
Где кров от ветра, по пути в
Тоскану,
По северной
дороге к речке Мареккье,[229]
В которой грязь бурлит среди камней.
Для пения под лиру:
Вы, духи
старины, хранители страны,
Потрясены
любовью сей,
Вы с лютнями
идите к ней
И лето
пробудите в той,
С кем не
сравнится ни Елена,
Ни Батшеба, ни Изольда.[230]
После
перерыва:
(Джованни ди Козимо)
Венеция наняла меня опять[231]
За 2000
лошадей и четыреста пеших,
И здесь льёт
как из ведра,
Нам пришлось
прорыть новый ров,
Через
три-четыре дня
Попытаюсь
поставить бомбарды.
А тогда, под плюмажами, цветные хлопья и ленты[233]
Ливнем с
балконов лились,
Из окон
свисали полотнища,
С приколотыми веточками и листвой,
Гобелены
свисали с оград; возникли из пыли
С хвостами
фазанов, стоймя вплетёнными в чёлки,
Двенадцать белых лошадок, на них ‑
В строгом
порядке девы — зеленый атлас над кринолинами,
Под
балдахином, серебром щедро расшитым,[234]
Сфорца и
Бьянка Висконти,[235]
Крестьянский
сын с герцогиней,
В Римини,
воевать направляясь на юг,
Суда
вытащили на берег песчаный, красно-оранжевые паруса в устье реки,
Два дня
развлечений, по большей части, “la pesca
“, ***
рыбалка,
Di cui, которую, он, Франческо, godeva molto. ****
Война южнее была,[236]
От которой
он отлично укрылся тогда.[237]
И греческий император
был во Флоренции[238]
(в Ферраре чума),[239]
А с ним
Гемист Плифон,
Рассказавший
о сраженьях вокруг храма в Дельфах,
Поведавший,
как Платон пришёл к Дионисию в Сиракузы,[242]
Ибо сделал вывод, что тираны
Действенней
всех добиваются поставленных целей,
Но не сумел
убедить Дионисия
Внедрить
улучшения.
А в воротах
Анконы, меж наружных
И главных
ворот —
Сиджизмондо,
союзник, сквозь строй неприятеля,
Дабы
договориться о мире, пройдя
Через одни
ворота, которые закрыли они перед тем,
Как другие
открыть, молвил: “Теперь я ваш,
Словили, как несушку в курятнике”.
А капитан
стражи ответил: “Да, мессир Сиджизмондо,
Но мы хотим,
чтобы этот город остался за нами”.[243]
И церковь была против него,
А банк
Медичи сам за себя,
И носач
Сфорца против него,
Сфорца
Франческо, мясистоносый,
Который
женил его (Сиджизмондо) на своей (Франческо)
Дочери в
сентябре,
Был с
венецианцами в ноябре,
А с
миланцами в декабре,
Продал Милан
в ноябре, украл Милан в декабре
Или что-то
вроде того,
Командовал
миланцами весной,
А
венецианцами в середине лета,
Опять
миланцами осенью,
И был
союзником Неаполя в октябре,
Он, Сиджизмондо, templum ædificavit[255]
В Романье,
возжался со скотокрадами,
игра проиграна наполовину,
Но не
проиграна до ‘50-го,[245]
А до конца не проиграна вовсе, в
Романье,
Понеже
Галеаццо продал Пезаро “дабы заплатить за свои стада”.[246]
И Пуатье, да, Гильом Пуатье[247]
Из Испании песню привёз
С певцами и
виолами. Но здесь нужен был фон,
У Мареккьи,
где вода бурлит средь камней,
И Мастиф
пришёл в Веруккьо,
Зацепился за шпалеру,
А в доме
д’Эсте – Паризина[249]
Заплатила
дань,
Ибо семья
всегда платила за всё, и дом
Называли
также домом Атридов, [250]
И ветер
затих на мгновенье,
И сумрак
слегка
набок скатился,
И ему,
Сиджизмондо, было в то время двенадцать,
И податей не
платили три года,
А старший
брат ушел в религию,
И в тот год
они рубились на улицах,
И в тот год
поскакал он в Чезену
И вернулся с деньгами и войском,
И в тот год
переправился он через Фолью, и[251]…
IX
Один год был
потоп, [252]
Один год
сражались в снегу, [253]
Один год
град был таков, что сокрушил деревья и стены,
Здесь, на болоте, заманили в ловушку его
в один год,
И он стоял
по горло в воде,
дабы псы не взяли его след,
И он пробирался по болоту
и вышел через три дня,
Устроил засаду
И собак пустил по следу его,
Здесь, в
болотах под Мантуей,
И он рубился
в Фано, прямо на улицах,[255]
И его чуть
не прикончили;
А потом
император прибыл и посвятил в рыцари нас,[256]
И в
деревянном замке они устроили праздник,[257]
А в другой
год Базинио явился в замок
и во внутреннем дворике, где воинов
вербовали,
и огражденья построили для турниров,
Он одолел в
споре анти-эллиниста,[258]
И у синьора родился наследник,
И госпожа Джиневра умерла.
И он,
Сиджизмондо, стал Капитаном венецианцев.
И продал он
малые замки
И по собственному плану построил
великую Рокку,[259]
И как десять
чертей он сражался под Монтелуро,[260]
И ничего не добился кроме победы,
А старый
Сфорца обсучил нас у Пезаро;
(sic
[257])
марта 16:
“что мессир Алессандро Сфорца
становится владельцем Пезаро
из-за уловок
Светлейш. гос-дря Федрико д’Орбино,[261]
Коий склонил
Галеаццо на нечестную сделку,
Козни строя с мессиром Франчесско,
Хитростью
склонившего Галеаццо продать Пезаро
А́лексу, а Фоссомброне – Федди;[262]
а тот не
имел прав продавать.
И содеял сие
bestialmente;** то бишь Сфорца
содеял bestialmente,
Ибо обещал ему, Сиджизмондо, per
capitoli***
Позаботиться, дабы он, Сиджизмондо,
получил Пезаро”,
И сие отрезало нас от половины наших южных владений
и прикончило нашу игру, таким
образом, в самом начале,
И он, Сиджизмондо, высказал всё напрямую Франческо
и мы вышибли его из Анконской
марки30.
вбил в наш гроб ещё один гвоздь,
И всё, что
можно сказать об этом, как бы то ни было,
что, он,
Сиджизмондо, созвал городской совет,
И Валтурио[263]
написал: “как овцу, так и агнца”,
Как сказал старый пузырь, “rem
eorum saluavit” [265],
—
Спасла
государство Флоренцию; может статься, сие того стоило,
А «Флоренция
— наш естественный союзник», как говорили на совете,
Чем бы за то не пришлось потом
заплатить.
И начал он
строить Темпио,
а Поликсена, вторая жена, умерла[266].
И венецианцы
отправили посла с наставленьем:
«Говорите
учтиво,
но скажите
ему, что ныне не время повышать ему жалованье».
И венецианцы отправили посла
С тремя страницами тайных указаний
Ради сего:
«Не полагает ли он, что сия кампания — увеселительная прогулка?»
А старый
Носач ускользнул в Милан,
Но не мог пережить, что Сидж[267]
столь вознёсся у венецианцев
И обсуждал
это с Федди[268], и
Федди сказал: «Пезаро»,
Если мы
порвём с Франческо, город ваш,
И мы
всячески будем вам поспешествовать в этом».
Но Федди предложил помощь раньше,
А
Сиджизмондо поднялся на несколько арок
и украл для
них мрамор в Классе, украл, то есть,
Фоскари-дож
— префекту Равенны:
«Почему,
что, какие, гром и молния, проклятье?????»
Casus est talis:
Филиппо,
получавший доход от аббатства
Святого
Апполинария в Классе, кардинал Болоньи,
Однажды
ночью (quandam nocte*****)
продал
Пресветлейшему
Гдрю, Г-ну Сиджизмондо Малатесте,
Господину
Римини, мрамор, порфир, серпентин,
Люди коего,
Сиджизмондо, привезя больше сотни
двухколёсых
повозок, запряжённых волами, отбыли
для
украшенья темпио, где была Санта
Мария ин Тривио,[271]
Над которой ныне стены нового храма. Четыре сотни
дукатов должны
быть возвращены abbazia******
упомянутым
Мошенником-кардиналом,
либо его наследниками.
грох! трах! бух!
колёса,
plaustra[259],
волы под покровом ночи,
А 13
августа: Алоизий Пуртео,
Следующий
аббат, дал Сиджизмондо расписку в получении 200 дукатов
За потраву
посевов в той спешке[272].
И разгорёлся
спор насчёт той германо-бургундской дамы,[273]
То был его
мессианский год, Polyorcetes,**
Но он был немного слишком Polumetis,***
И венецианцы
не дали ему шестимесячного отпуска.
И он
направился к старой кирпичной груде Пезаро
и там ожидал Федди,
и там ожидал Федди,
И Федди
сказал наконец: «Я иду!…
на помощь Алессандро».
И он сказал:
«На этот раз господин Федди меня обставил».
Он сказал: «Бролио, я осёл. На этот раз
И он потерял
работу у венецианцев,
А из Истрии
всё не везли камень[275]:
И мы послали
людей на Шёлковую войну;[276]
А Носач
никогда вовремя не платил,
Хотя мы вместе служили Милану и
Флоренции;
И он
установил бомбарды в той жиже у Вады,[277]
где никто не мог бы поставить их,
и вынул дерево из снарядов
и вложил по два металлических шара,
Но работа
становилась всё незначительней,
Пока он не подписал договор с
Сиеной;
На сей раз они захватили его
переписку.
Да и что это
было за дело?
Питильяно, владелец десяти акров
земли,[278]
Двух кусков
известкового туфа,
И они отняли пастбища у него,
А Сидж получил назад лошадей
и два огромных куска туфа
с шестьюстами свиней в подвалах.
И бедные
дьяволы помирали от холода.
А вот, что
нашли они в его сумке с почтой:
Ex Arimino die xxii Decembris
Докладываю
вашему Сиятельству, как
встречался я
с мастером Альвидже[280],
коий
показал мне
план нефа, который проходит по середине
церкви, а
также план крыши и…”[281]
“JHesus,
Такак
сево-дня миня папрасили сказать вам
opinium**
маево отца, што он гаварил г-ну Дженаре аб
сводах
церквы… и т.д…
Малый мастера альвизе. P.S. Я думаю, што мне палезно
паехать в
рим пагаварить с гаспадином Альберто, штобы панять
што он
правильно щитает па этаму делу».
«Первое: 10
плит, лучших красных, семь на 15, на одну треть,
Восемь таких
же, хороших красных, 15 на три на один,
Шесть таких
же, 15 на один на один.
Восемь
колонн, 15 на три на одну треть,
и т.д… с перевозкой динаров – 151».
Госпожа Изотта
попросила сегодня меня написать
по поводу
дочери г-на Галеаццо. Человек, который сказал,
что из
молодых курочек выходит жидкий суп, знал, о чём говорит.
Мы
отправились вчера повидать её, ради общего блага,
и она всё
отрицала, и держалась до конца, не теряя самообладания.
Я полагаю, что госпожа Икзотта почти исчерпала
здоровы. Все довольны и счастливы, что вы взяли замок,
мы здесь
полная
противоположность тем, о которых можно сказать,
что они
плывут без руля. Госпожа Лукреция,[285]
может статься,
уже написала
вам или должна была написать, полагаю,
что вы уже
должны получить от неё письмо. Все хотели бы, чтобы
вы о них
вспоминали». 21
дек. Д. Де М.[286]
«…саграморо, чтобы поставить
подъёмники. Есть запасы
балок в…»
«Светлейшему государю, с должным
почтением:
Мессир
Малатеста в добром здравии и спрашивает о вас ежедневно.
Он столь
доволен пони, что мне потребовался был месяц,
чтобы
описать вам удовольствие, которое ему доставляет сей пони. Хочу
ещё раз
напомнить вам, чтобы Вы написали Джорджо Рамботтому или
его
господину о починке стены вокруг садика, которым
пользуется
госпожа Изотта, ибо стена вся осыпалась на землю, как я
о том уже
говорил ему много раз ради общего блага, посему
я пишу
Вашему сиятельству о предмете, в котором я сделал всё,
что в моих
силах, ради общего облага, ибо здесь никто ничего не может
сделать без
Вас.
Преданный Вам,
Лунарда да Палла[287].
20
дек. 1454».
«…просмотрел
со всеми мастерами и инженерами. И насчёт малой серебряной медали…»
«Magnifice
ac potens…»[261]
«потому что стены…»
«Malatesta
de Malatestis ad Magnificam Dominum Patremque
suum.**
Exso Dno sin Dno
Sigismundum Pandolfi Filium
Malatestis Capitan General***
Могущественный и Благородный Государь и Отец, и мой
господин с
должным почтением: письмо ваше доставил
мне
Джентильяно да Градара, а с ним гнедого
пони (ronzino
baiectino****),
коего вы мне прислали и
коий мне
кажется прекрасно оседланным боевым конём,
на коем я
собираюсь учиться всему, чему только
можно в
искусстве верховой езды, и в отношении вашей отеческой любви,
за которую я
благодарю вашу светлость столь кратко, и молюсь, чтобы вы продолжали оказывать
мне столь высокую честь, извещая вас с подателем сего
о том, что
мы в добром здравии, и я надеюсь и желаю, что и вы,
ваша
Светлость, мой государь, также ‑ вспоминая о вас постоянно, за сим остаюсь
Ваш слуга и сын
Малатеста де Малатеста,
(Писано
в Римини, сего 22 числа декабря
лета господня 1454»
(на шестом году жизни)
«Светлейший Принц!
Каким бы ни было сие неуместным, я
обязан предложить советы Ганнибалу…»[288]
«Magnifice ac potens domine mi
singularissime,
Ваш Светл-ти, что вторая партия веронского мрамора
наконец-то
доставлена сюда, после того, как была задержана в Ферраре,
причинив тем
самым неисчислимые хлопоты и беспокойства и
не будучи
даже разгружена там.
Я разведал, как это случилось, и
стоило многих флоринов,
дабы вернуть
означенный груз, коий был изъят у шкипера
за долги и
растрату, он же бежал, когда лихтёр[289]
был
захвачен. Но
дабы вы, Светл. Гсдарь, не потеряли
деньги,
уплаченные за него, я доставил лихтёр сюда и
задержал,
пока он не явится сам. Если же нет, у нас всё же
останется
судно.
Как только закончатся
рождественские празднества, я
положу
каменные полы в ризнице, для коей камень уже
вырезан.
Стена зданья готова и теперь я поставлю
крышу.
Мы ещё не начали класть новый камень
в часовню
Мучеников –
во-первых, из-за того, что сильный мороз, без сомненья,
повредил бы
работу; во-вторых, aliofants** ещё не доставлены,
и посему
нельзя измерить карнизы колонн, кои должны
покоится на
слонах.
Делают лестницу к
вашей комнате в замке… Я
вымостил
дворик мессира Антонио дельи Атти
и поставил в
нём каменные скамейки.[290]
Оттавиано украшает буллу. Я разумею
папскую буллу
для часовни[291]
все каменотесы дожидаются весенней погоды,
дабы начать
работу опять.
Гробница готова кроме крышки, и как
только мессир Агостино[292]
из Чезены
вернётся, я позабочусь, чтобы он закончил её,
вверяюсь
вечному попечению Ваш Светл., Г-дрь,
верный и преданный вам,
Пиетро Дженари».[293]
Вот, что нашли они в почтовой сумке
И ещё больше
свидетельств того, что
Он «жил и правил».
«et amava perdutamente Ixotta degli
Atti»
e «ne fu degna»
«constans in proposito»
«Placuit oculis
principis
pulchra aspectu»
«и воздвиг
храм, полный языческих произведений»[295],
т.е. Сиджизмондо,
и в стиле
«Над руинами Лациума».[296]
Филигрань
скрывает готику,
на всём оттенок риторики,
А истинно древние саркофаги
Лежат, утопая в траве, у Сан Витале[297].
X [298]
А бедные
черти помирали от холода под стенами Сорано,[299]
А с другой
стороны, изнутри крепости,
Орсини, граф
Питильяно, 17 ноября:
«Сиджи, милай, не мог бы ты перестать воевать с
неживыми
предметами, как-то: с деревьями и виноградниками,
которые не
могут дать сдачи… но ежели ты поступил на службу
коммуне
(Сиене), которой скорее впору тебе повелевать,
чем
служить…»
что вкупе с той проклятой эпистолою
Трачуло…
Да и что с
того в самом деле? владелец десяти
акров земли,
Питильяно, …участок туфа,[300]
И С. получил назад своих лошадей,
А бедные черти
помирали от холода…
(Был и
другой случай, когда, как известно,
Он поступил
на службу к фанезцам,
и не хотел себя ничем утруждать…[301])
И работу
одного делали трое,
А Кареджи рвался командовать,[302]
Но этого он
никогда не добьётся.
И он,
Сиджизмондо, отклонил приглашение на обед,
Памятуя о судьбе Карманьолы
(Зри, Венеция, две колонны,
Et
«Anno messo a saccho el signor Sigismundo,[263] —
Полагаю, что они разрешат пройти ему
через Кампилию».
Florence,
Archivio Storico, 4th Series, t. iii, e
«La Guerra dei Senesi col conte di Pitigliano».**
И он
обнаружил, что Карло Гонзага сидит, как болотная жаба,
В Орбетелло,[305]
И тот
ответил:
«Caro mio, *** Я не могу тебя принять,
Сейчас вовсе неподходящий момент».
А Бролио
говорит, что ему нужно было отблагодарить Горро Лолли.[306]
Но он всё же
как-то добрался до дома,
А Пиччинино
был без работы,[307]
И старая
свара с Неаполем продолжалась.
И то, что
сказал он в Мантуе, все поддержали,[308]
И Борсо
устроил им встречу в Бель Фиоре,[309]
Этой
парочке, Сиджизмондо и Федерико Урбино,
Или может,
это было в Феррарском дворце – Сиджизмондо
Был наверху,
а банда Урбино в подвале,
И полк
стражи для соблюденья порядка,
Ради общего блага:
«Te cavero la budella
del corpo!»
El conte levatosi:
«Io te cavero la corata a te!»[264]
Козимо в тот
день улыбался,
То бишь,
когда объявили:
«Друсиана выходит
замуж за графа Джакомо…»[310]
(Пиччинино) un sorriso malizioso.**
Друсиана, другая
дочь Франческо Сфорца;
По крайней
мере, подальше раздор от Тосканы.
И он выпал
из окна, граф Джакомо,
Через три
дня после смерти своей, то есть через несколько лет в Неаполе,[311]
И старый
Носач ничего поделать не мог.
Et:
……………………………………………………………………………..
Interea pro grandibus basilicae
S. Pietri ex Arida materia
Ingens pyra extruitur
in cujus summitate imago sigismundi
Collocatur hominis
lineamentam et vestimenti
Modum adeo proprie reddens, ut vera magis
persona,
Quam imago videretur; ne quem tamen imago
falleret,
Et scriptura ex ore prodit, quae diceret:
Sigismundus hic ego sum
Malatesta, filius
pandophi, rex proditorum,
Deo atque hominibus
infestus, sacri censura senatus
Igni damnatus;
Scripturam
Multi legerunt. Deinde astante populo, igne immisso,
Et pyra simulacrum repente flagravit.
Com. Pio II, Liv. VII, p. 85.
……………………………………………………………………………..
Так что в итоге, этот лизоблюд карлик Андреа
Бенци да Сиена[313]
Стал
извергать поток брани,
Которые этот чудовищно раздутый, разбухший сукин сын
Папа Pio Secundo
Æneas Silvius Piccolomini
Приказал ему
извергать на их отборной косолапо-грязной латыни:
Stupro, cæde, adulter,
homocidia, parricidia ac
periurus,
presbitericidia, audax, libidinosus,
жён, евреек, монахинь, некрофил, fornicarium ac sicarium,
proditor, raptor,
incestuosus, incendiarius ac
и то, что он
отрицал весь апостольский чин,
и то, что он
утверждал, что монахи не должны иметь собственность,
и то, что не
верил в светскую власть церкви, [315]
ни
христианин, ни иудей, ни язычник,
И что среди
прочих прегрешений,
Он опорожнил
купели со святой водой в chiexa****
И наполнил
их чернилами
И мог,
бесчестя Бога,
Стоять у
дверей той же chiexa
И
насмехаться над истинно верующими, когда
Появлялись
они, замаранные чернилом, в бледном свете зари,
Что могло бы
сойти за юношеские проделки,
когда бы не было столь разительным
знаком;
«Следственно, если бы его, Сиджизмондо, зловонье заполнило землю
И
просмердило бы воздух и звёзды, достигнув небес,
Где – когда
бы не были неуязвимы они для страданий –
Райских
духов блаженных стало бы рвать»
С их алмазной террасы.
«Lussurioso incestuoso,
perfide, sozzure ac crapulone,
assassino, ingordo, avaro, superbo, infidele
И ещё уйма всего
Была
передана…
Я полагаю,
что после того, как Пий заявил или, по крайней мере говорит,
Что сказал,
что сие было изысканной речью «Orationem
Elegantissimam et ornatissimam
Audivimus venerabilis in
Xti fratres ac dilectissimi
testibus idoneis**)
И ещё уйма
всего была передана
Этому
истязателю детей, фанатику кардиналу ди Сан Пьетро в Винколи,[318]
Дабы тот признал Сиджизмондо виновным
ещё в уйме грехов,
Что он и
сделал подобающим образом, вызывая сплетни и мессира
Федерико д’
Урбино и других столь же безупречных свидетелей.
И так,
сожгли они изображение нашего брата,
Редкий по
красоте экземляр, стоивший 8 флоринов и 48 бол.
(т.е. за
пару, ибо первая копия была недосточно точной),
А Борсо
сказал, что время было неподходящим
Враг Господа
и враг людского рода, sturpum, raptum****
И старый
Пиллс, который пытался побудить его авангард наступать,
Чтоб
арьергард неприятеля врезался ему в зад, —
Старого
Пиллса тоже причислили к убиенным невинно, хотя
Позже он
вышел живым из тюрьмы.[321]
Отобрали
Жизор у анжуйцев,[323]
Анжуйцы же
охотились за Неаполем,
И мы
связались с анжуйцами,[324]
И мы
связались с Людовиком XI,
А против нас
были «сей Эней» и молодой Фердинанд,[326]
Которого мы разгромили
у Пьомбино и выбросили
Из
флорентийских земель;
И Пиччинино
лишился работы,
А ему,
Сиджу, три раза предоставлялась возможность
Примириться
с Альфонсо и предложенье
Заключить
брачный союз;[327]
И то, что он
сказал на Конгрессе в Мантуе, все поддержали,
Но Пий,
тогда ли, потом ли, потерял свою вонючую выдержку,
И нашли они
залежи квасцов в Тольфе, в папских землях[328]
На оплату своих дьявольских козней,
И Франческо
сказал:
«Я тоже страдал.
Когда
захватите земли его, дайте и мне мою долю».[329]
И они чуть не пристрелили парня,
который сказал,
В Венеции, и
чуть не выбили ему все зубы,
И стреляли
из лука в Борсо,
Когда он
плыл по Большому Каналу в гондоле
(в прекрасной гондоле, с 26 гребцами),
И заявили:
«Новви любого продаст
Ради графа Джакомо»
(Пиччинино,
который выпал из окна).[331]
И послали
они против нас легатов в рясах,
Пока на
флагшток палатки его не сел орёл,
И сказал он:
«Римляне назвали бы это знаменьем
E gradment li antichi
cavaler romanj
Я хочу лишь,
чтобы вы выполняли приказы,
Их армия
больше,
Но в нашем лагере больше мужей».[333]
XI[334]
E gradment li antichi cavaler romanj
davano fed a quisti annutii[269]
И он
поставил нас под начало своих командиров,
И командиры
вернулись в свои эскадроны:
Бернардо
Реджио, Ник Бенцо, Джиован Несторно,
Паоло
Витербо, Буардино из Брешии,
Сесо Брандолино
И Симоне
Малеспина, Петракко Сан Арканджело,
Риоберто да
Каносса,
А десятым
был Аньоло да Рома,
И странная
птица Пьеро делла Белла,
И одиннадцатый
– Роберто,[335]
А у папистов
было три тысячи всадников
dilly cavalli tre milia,**
И тысяча пеших,
А у Сиджизмондо было всего mille tre cento cavalli
И мы разбили
папистов, и отбросили
их назад к
палаткам,
Но неприятель
опять подошёл кo рву
И пробивался
к воротам,
И сражались
мы от зари до заката,
И мы
сокрушили их, и забрали их поклажу,
И mille cinquecento
cavalli
E li homini di Messire Sigismundo
Non furono che mille trecento****
А венецианцы прислали свои поздравленья
И всякие и
невсякие вместе и порознь прислали свои поздравленья,
Но мы
получили их только в следующем августе,
А Роберто
потерпел поражение в Фано,
И поплыл на
корабле он в Тарентум,
Сидж, я имею
в виду, поплыл в Тарентум[336]
И нашёл, что
анти-Арагонцы
разбиты и в бороды плачут.
И они,
паписты, подошли к стенам,
И этот
щербатоносый сукин сын Федди Урбино
«Говорят, он
бродит, шатаясь по улицам,
И у него всё
валится из рук»,
И был он в
палатах болящих, и на башне высокой,
И везде, и
нас побуждал к деянью.
И, слава
Богу, за стенами их поразила болезнь,
И нас внутри
поражала болезнь,[337]
И они не
взяли ни города, ни замка,
Но зато
навязали нам сей сволочной поганейший мир ‑
Солиано,
Торрано и ла
Серра, Сбригара, Сан Мартино,
Чьола,
Пондо, Спинелло, Синья и Бучио,
Праталине,
Монте Когруццо
и вилла в Руфиано ‑
Аж до самого
дворика дома,
И всё, что
припомнил его Святешейство Монсиньор.
И право
мореходства на Савио.
(А соляные
копи, крытые тростником,
Давно уже перешли к венецианцам[338])
А когда
хромой Новви умер, они забрали даже Чезену.[339]
И он писал
молодому Пьеро:[340]
Пришли мне
пару охотничьив псов,
Дабы
отвлечься.
А однажды он
сидел в chiexa**
На куске
карниза, на куске камня, вырезанного для карниза,
Коий был
слишком узок для его широкой кормы,
и сгорбившись думал о совершённых
ошибках,
И какая-то
старуха вошла и захихикала, увидев его,
сидящим вот
так, в темноте,
Так что она
чуть на него не упала,
А он размышлял:
Старик Дзулиано
преставился,
Если он
что-то оставил, следует проследить, чтобы детям досталось,
Написать об
этом Роберту,[341]
А Ванни
должен заплатить крестьянину достойную цену за лошадей,[342]
Сказать, что
я отдам ему деньги.
И приказы
вступили в силу в Фано,
Ибо длинная зала над аркадой
И большой
бриллиант, заложенный в Венеции,
И отправился
он в Морею,
Куда послали
его воевать мусульман
С 5000
против 25 000,
и он чуть не умер в Спарте,
Морее,
Лакедемоне,
и вернулся без сил,
И вот мы
сидим здесь. Я сижу здесь
Уже сорок четыре тысячи лет,[344]
И они
заманили его в засаду здесь, на болотах,
в 46-м это было;
А бедные
черти помирали от холода, то было в Рокка Сорано;
И заявил он
в ранней юности:
Vogliamo,
К своему
удовольствию и, стало быть, во славу города.
А Платина[346]
после сказал,
когда они бросили в темницу его
И Римскую
академию с ним,
За то, что
пели гимны Зевсу в катакомбах, —
Да, я видел
его — когда он был там,
А те хотели
узнать, о чём мы говорили.
Как древних
времён, так и нашего времени; о книгах, войнах,
И о мужах,
одарённых незаурядно,
Как древних
времён, так и нашего времени, словом, обычные темы
Для беседы
умных мужей».
И удача ему
изменила,
64 копья
было всего в его войске, и платили ему 8 000 в год,
64 и ни на
одного больше, и он не должен пытаться больше набрать,
И всё было
изложено на бумаге:
Но оставьте
их в Римини,
т.е. присматривать за венецианцами.
Жаль чертовски, что не удалось
(т.е. нож в него воткнуть),
В маленького
толстого коротышку «Formosus»,
Барбо сказал:«Назовите
меня Formosus»,
Но конклав
не согласился,
И назвали его Paolo Secundo.*****
И он оставил
трёх коней у одних ворот,
И трёх коней у других,
И Толстяк
принял его
Под охраной семи кардиналов “которым
он мог доверять”.
И смотритель
замка Монтефиоре[349]
писал ему:
«Лучше
держите его подальше от этих краёв.
Когда он
вернулся из Спарты, люди
Зажигали
костры, вышли на улицы и кричали: ‘Пандольфо!’»[350]
Во мраке
золото притягивает свет к себе.
И однажды он сказал: «Генри,[351]
ты получишь его,
Если сможешь
его получить: четыре месяца я буду шутить над тобой,
А ты можешь
шутить надо мной,
если чересчур не разозлишься».
И они
записали сие на бумаге:
За зелёный
плащ с серебряной парчой
Actum in Castro Sigismundo,
presente Robero de Valturibus
XII[352]
И мы сидим
здесь,
под стеной
Лысый Бэкон[355]
Скупил все медные монеты на Кубе:
Un centavo,
dos centavos, ***
И приказал своим пеонам свезти их в
одно место,[356]
«Принесите
их в главную хижину», ‑ сказал Лысик,
И пеоны
притащили их;
“притащили в
главную хижину”,
Как сказал
бы Генри,[357]
Николас Кастано в Гаване,
У него тоже
были медные центаво, но другим
Пришлось
платить процент.
Процент, когда им нужны были
центаво,
Государственные
деньги.
Лысик интересовался только
Денежными
операциями.
“Никакого интереса к любому другому
бизнесу”,—
Сказал
Лысик.
Спал, приковав к себе двух местных
негров,
Guardia
regia,****
прикованные цепями к его поясу,
Чтоб не
сбежали ночью;
Утратив
популярность на Кубе,
После
лихорадки он весил 49 кг.
Вернулся на
Манхэттен, в итоге на Манхэттен.
24 Ист 47-ая
улица, где я встретил его,
Работал в
типографии, т.е. агентом,
ходил к старым приятелям,
Контора у
него была на улице Нассау, добывал заказы для печатников,
Деловые
бланки,
а позже страховые договоры,
Обязанности
предпринимателей,
Странные страховки,
От пожара в
борделях, и т.д., комиссионные
От 15
долларов в неделю и выше,
Знал, какие
транспортные компании были самыми небрежными,
Где работник мог
Потерять
ногу из-за плохих подъёмников,
А ещё о
пожарах – кудесник-Гермес, случайно[359]
Прибыл через
две минуты после того, как послали за ним
Ангелов
владельца.
Сэкономил
своим людям 11 тысяч за четыре месяца,
когда работал на Кубе,
но они
обанкротились,
У него было
до 40 000 своих деньжат,
Однажды даже хотел “проглотить весь
Уолл-стрит”.
И бросил эту
затею через три недели.
Монс Куэйд,
который носил монокль на широкой чёрной ленте.
(Сие зафиксировано.)
Узнав, что
корабль с зерном
Потерпел
крушение в устье Тежу,[362]
Купил его на
аукционе, nemo ostabat,***
Больше никто
не принял участие в торгах. “Набитый дурак!”
“Маис был
испорчен солёной водой,
Бесполезно,
ни на что не годен”, ‑ подумал Душ Шантуш.
Весь груз
прогнил в солёной воде.
Душ Шантуш,
португальский полоумный купил его,
Заложил
потом всё, что досталось в наследство,
e tout lo sieu aver****
И скупил
молочных поросят, поросят, крохотных поросят,
На откорм,
по всей Португалии,
и кормил их испорченным зерном,
Первый
участок заложен, второй участок, undsoweiter,*****
Свиньи Португалии
ожирели в должное время,
И Душ Шантуш
раздобрел, крупнейший землевладелец Португалии,
Ныне
отправившийся к праотцам.
Состояние сделал на размокшем зерне.
(Должно
быть, в том устье пресная вода.)
Пошёл к
чёрту, Апович,[363] Чикаго
– не вся башка.
Джим
Икс…[364]
на совещанье банкиров,
утомлён их рассказами о неудачах,
Утомлён их
самодовольной чопорностью,
и беленькими оторочками
По краю
подкладки их жилетиков,
Словно на
каждом было по два жилета,
Поведал им
Сказание о Честном Мореходе,
Утомлённый их
собственностью,
Сидевших рядами, высокопоставленных
пресвитерианцев,
Директоров,
дельцов компаний-учредителей,
Священников-владельцев
трущоб,
То бишь лихоимцев in excelsis,*
Самая суть лихоимства —
Поставщики
рабочей силы, скулящие о своих 20 процентах
и о тяжёлых временах,
И о паденье
бразильских ценных бумаг
(Южно-американских бумаг),
И об общем
риске капиталовложений,
Кроме
вложений в создание новых банков,
эффективность банкостроительства,
Вряд ли
собирались облегчить распределение благ,
Утомлён тем,
как дергались их губы,
прикусывая сигары,
Джим Икс поведал:
Жил-был
однажды бедный честный моряк, алкаш,
Оторва,
драчун, бузотёр и
Допился до
того, что угодил в больницу,
Там
оперировали, и была там бедняжка-проститутка,
В женской
палате, у который родился младенец, пока
Они
приводили в порядок матроса, и принесли ему дитя,
Когда пришёл
он в себя, и сказали:
“Гляди, что мы из тебя извлекли”.
И глянул он, и пошёл на поправку,
И когда выписался, завязал с
поддачей,
А когда совсем выздоровел,
Поступил
на корабль
И откладывал всю зарплату,
И купил долю в судне,
И
в конце концов завладел половиной акций
Сначала одного судна,
а со временем, и целого пароходства;
И дал парню образование,
А
когда тот учился в колледже,
Старый моряк опять занемог,
И
врачи сказали, что он умирает,
И парень сидел у кровати,
И старый моряк сказал:
“Мальчик, жаль, что я не сумел
продержаться подольше,
Ты ещё юн.
Оставляю
ответственность на тебя.
Жаль, что не дождался, когда ты
станешь постарше,
Более подготовлен, чтобы вести дела…”
“Но,
отец,
Не надо говорить обо мне, я в
порядке,
Это ты, отец…”
“Вот,
мальчик, ты и сказал,
Ты назвал меня отцом, а я не отец
тебе.
Нет, я вовсе не твой отец,
Я не отец, я твоя мама, — сказал он,
—
“Твой папа был богатым купцом в
Стамбуле”.
Кун шёл
Мимо династического
храма,
сквозь кедровую рощу
и вышел к нижней речке,
Его
сопровождали Цю, Чи
и тихо говоривший Дянь,
И Кун
сказал: «Никто не знает нас,
«Возничим
колесницы станешь?
Тогда придёт известность,
Быть может,
мне возничим стать иль лучником?
Или
оратором?»
Цзы-лу
сказал тогда: «Привёл бы я в порядок укрепленья»,
А Цю сказал:
«Когда б я стал правителем провинции,
Я б лучший
учредил порядок, чем сейчас».
А Чи сказал:
«Избрал бы храм я маленький в горах,
Где в службе
соблюдался бы порядок
и должно исполнялись бы обряды»,
Промолвил
Дянь, перебирая струны лютни,
И звуки
низкие гудели,
когда от струн рука оторвалась,
И под
листвою взвился звук, как дым,
Он, провожая
взглядом звук, сказал:
«Вот старая дыра-купальня,
Где прыгают
с настила дети
Или сидят в
тени кустов, играя на мандолинах»,
И Кун улыбался всем равно
приветливо,
А Цзен-цзы
желал узнать:
«Кто верный
дал ответ?»
И Кун
сказал: «Все верно отвечали,
То есть, в
согласии с своей природой».
И Кун воздел
трость на Юань Жана,
который старше Куна был,
Ибо сидел
тот на обочине дороги
и делал вид, что набирался мудрости.
И Кун
сказал:
«Ты, старый дурень, что сидишь?
Встань и
займись-ка делом».
И молвил Кун:
«Ребёнка
дарованья чтите
С мгновенья,
как вдохнет он чистый воздух,
Но уваженья
не достоин тот,
Кто и к
пятидесяти ничего не знает».
И: «Когда
художников и мудрецов правитель соберет вокруг себя,
Своим
богатствам он найдёт достойнейшее примененье».
И Кун сказал
и записал на листьях бо:[366]
«Коль в человеке нет порядка,
Вокруг себя
порядок он не в силах навести;
Коль в
человеке нет порядка,
В его семье
порядка нет;
Когда в
правителе порядка нет,
В своих
владеньях он порядка навести не в силах».
Кун произнёс
слова «порядок»
и «уваженье
к братьям»,
И не сказал
он ничего о «жизни после смерти».
И молвил он:
«Немудрено любому в
крайность впасть,
Как мимо
цели промахнуться,
Труднее же
придерживаться середины твёрдо».
И спросили его: «Должен ли отец защищать и прятать
Того, кто
совершит убийство»?
И Кун
ответил:
«Должен
прятать».
И Кун выдал
дочь свою за Гунь Чана,
Хотя тот был в тюрьме.
Племянницу
же выдал за Нань Жуна,
Хотя был отстранён уже от должности
Нань Жун.
И сказал
Кун: «Ван правил, соблюдая меру,[367]
И в государстве был порядок,
И даже я
могу припомнить день,
Когда
историки оставили пробелы в летописях
И не писали
то, чего не знали,[368]
Но это
время, кажется, проходит.
День, когда
историки оставили пробелы на листах,
Но это
время, кажется, проходит».[369]
И сказал
Кун: «Без силы воли
на этом инструменте не сыграть,
Ни музыку
исполнить, дабы она была достойна Гимнов.
Цветы
абрикоса
летят с востока на запад,
А я пытаюсь
не дать им упасть».
Сообщения
Комментариев нет:
Отправить комментарий