Век тревоги
Барочная эклога
Lacrimosa dies illa
Qua resurgerex favilla
Iudicandus homo reus[ii]
?Thomas A Celano[iii]
Dies Irae
Часть Первая
Пролог
День завершен, нависло
Над нами ночи приближенье.
По небесам крадутся
Вечерние тени.
С. Бэринг-Гулд[iv]
Когда исторический процесс прерывается, и армии в своем открытом споре учреждают вытекающую из этого пустоту, которую они не могут освятить, когда необходимость ассоциируется с ужасом, а свобода со скукой, тогда, похоже, хорошо идут дела в барах.
В мирное время всегда есть некоторое количество людей, которые каждое утро просыпаются, взволнованные перспективой еще одного дня интересной и трудной работы, либо со счастьем убеждаются, что те, с кем они делили ложе предыдущую ночь, будут делить его с ними опять, и таким образом, они уже потеряны для предпринимателя рынка недвижимости. Ему не надо беспокоиться. Всегда будет достаточное количество одиноких людей и достаточное количество неудачников, которые отчаянно нуждаются в том, что он может им предложить — а именно, пространство, лишенное предубеждений, где ничего особенного не случается, предоставлен выбор физиологических средств как подспорье для воображения, посредством которых каждый может приспособить его для своего личного мира, состоящего из счастливых или вызывающих раскаяние форм, из тяжелых дорогих предметов, либо костров и потопов возмездия — чтобы гарантировать владельцу недвижимости прекрасный доход.
Но во время войны, когда каждый низведен до тревожного состояния сомнительной личности либо перемещенного лица, когда даже самые рассудительные начинают верить в случай, и когда в сравнении с беспорядком внешнего мира, его богемная жизнь кажется такой же уютной и респектабельной, как вилла в пригороде, он может рассчитывать хорошо заработать.
Подняв голову от стакана с выпивкой, КВАНТ словил знакомый взгляд, отражавшийся в зеркале бара, и полюбопытствовал, отчего ему до сих пор так интересен этот усталый старый вдовец, которому никогда не стать более, чем чиновником транспортной конторы в районе Бэттери.
Еще более это сказывается на его общественной жизни: ибо, как часто случается в современном мире — и сколько беспокойства, зависти и презрения к себя это вызывает — между его социальным или экономическом статусом и его личной умственной жизнью не было соответствия. Он приехал в Америку, когда ему было шесть лет, а его отец, как-то замешанный в том, что застрелили домовладельца, должен был спешно покинуть Ирландию, и время от времени образы, иногда разноцветные, иногда полные насилья, из жизни, которую он не мог помнить, проникали неожиданным и непонятным образом в его сны. А потом, уже став молодым мужчиной и будучи безработным во время депрессии, однажды зимой он провел много часов в публичной библиотеке, читая по большей части — он не мог объяснить почему — книги по мифологии. Знания, приобретенные в то время, с тех пор странно лежали в уголке его сознания, как багаж, оставленный знакомым, которому понадобилось срочно уехать, и с тех пор невостребованный.
Наблюдая, как пузырьки поднимаются в его стакане, МЭЛИН был рад на несколько дней отпуска забыть о своей форме военно-воздушных сил Канады, которую он носил, и жизнь, которую она олицетворяла, одновременно беспорядочную и механическую, то изнуряющую, то праздную — офицера медицинской разведки — пытаясь вспомнить атмосферу лаборатории и лекционного зала, он вернулся с удовольствием к своим истинным интересам.
Зажигая сигарету, РОЗЕТТА также не обращала внимания на окружение, но с меньшей легкостью. Да, она зарабатывала много денег — она занималась закупками для большого универмага и делала это очень хорошо — и это очень много для нее значило, ибо, человек когда-то испытавший нужду, очень боится бедности. Да, Америка — лучшее место на земле, куда стоит приехать, если нужно заработать на жизнь, но почему она такая большая и пустая, и шумная, и суматошная? Почему бы ей не быть богатой? Да, хотя она была и не столь молода, как выглядела, было достаточно мужчин, которые либо обманывались, либо предпочитали девушку с опытом, какой она в действительности и была. Но почему ей не нравились мужчины, которые предлагали жениться, а нравились те, которые не предлагали? Итак, она вернулась к своим излюбленным мечтаниям, которым она предавалась всегда, когда была слегка выпившей, что случалось слишком часто, — и создавала в воображении, деталь за деталью, один из тех пейзажей, которые знакомы всем читателям английских детективных рассказов, эти милые невинные английские деревенские поместья, населенные очаровательными эксцентриками со средствами и увлекательными хобби, для которых, до неожиданного обнаружения ужасного трупа на теннисном корте или в теплице, работа, закон и вина были просто словами из книг.
ЭМБЛ, напротив, поставил свой пустой стакан и огляделся вокруг, словно хотел прочесть на всех этих лицах ответ на собственные тревоги. Поступив на службу во флот со второго курса университета на Среднем Западе, он страдал от тревоги за себя и свое будущее, которая преследует, как дурной запах, умы большинства молодых людей, хотя у большинства из них есть иллюзия того, что их отсутствие уверенности в себе — уникальный и постыдный страх, который, если в нем сознаться, вызовет презрение их нормальных сверстников. Соответственно, они следят за другими с затаенным, но страстным любопытством. Что их заводит? Каково быть успешным? Вот некто, кто никем не является, даже явный неудачник, и все же они, кажется, не протестуют. Каков их секрет?
В некоторых случаях — а он был одним из таких людей — это общее юношеское беспокойство только ухудшается оттого, что должно было бы облегчить благосклонность человека, который дает им без всяких усилий с их стороны череду сексуальных триумфов, вид успеха, который нужно заслужить, и уверенность в том, что в данный момент он сможет получить подобное удовольствие, не став объектом злоупотреблений другого.
Итак, вполне сознавая, как привлекательна его форма для обоих полов, он оглянулся вокруг, слегка презрительно, когда ловил восхищенный взгляд, и слегка уязвленно, когда этого не случалось.
Была ночь Поминовения Всех Усопших[v]
Квант думал:
Близнец, двойник мой, образ милый,
Тебе там хорошо ль — в земле стекла,
Где песня — маска, логику свели
К набору жестов? Ты, вроде, рад.
Насколько будешь ты добродушным,
Когда проснешься? Рад ли будешь
Ты перед сном? На вкус какая
Та жидкость, что ты рукою левой
К губам подносишь? А холодна ли,
Пролиться сможет прохладой в душу
Что замарал? Как я, ты чуешь
Неправды вкус? Скажи, что в сердце
Своем ты прячешь? Быть может, лик
Какой-то ангельский ее туманный,
Смеется ль шуткам моим она
В мое отсутствие? Да, я ревную,
Однако лучше тебя (хотя
Не столь я честен), я —лишь любитель
Любовных триллеров, на чьем лице —
Зимы отметина, что объяснить
Не могут даже отцы святые;
Поэт, но втайне; мне интересно,
Что там в малине воров творится?
Меня ж своя пустыня ищет:
Любовь ли женщин иль отраженье
Мое готово обречь на пытки.
Тебя я выслежу, признанье выбью,
Что обо мне ты узнать успел?
Мои пороки ты с чуть заметным
Слуги бесстыжим плеч пожиманьем
Все наблюдаешь, как Schadenfreude[1]
Кухарки, к скважине замка прильнувшей.
Товарищ старый, расскажи о лжи,
Но с милосердьем, глядя мне в глаза;
Будь другом мне, пока нас смерть
Не разведет. За будущее выпей
Ты странное соседа.
Мэлин думал:
Шимпанзе
Не думает, что думает. Предметы
Возможно расчленить, животных — нет.
Тела в хаосе будут различаться
По весу. Можно научить собак
Бояться будущего. У безликой
Машины окруженья нет. Законы
Науки нам не объяснили все же
Причину, по которой новизна
Всегда обогащает (но вопрос
Ошибочный не может породить
Решения). Наука награждает
Рискованный рывок. Но осторожный
Оберегает атом безопасность
Пока свою любой ценой[vi]; растенье,
Материю освоив молчаливо,
Овладевает ею деловито,
Но не отважно; зверь печется больше
О плоти краденой, хотя она
Порабощает: индивидуальность
Лишь людям свойственна, однако «эго» —
Мечта, пока в нем ближнего нужда
Не наречет ее, создав; нет середины
У человека; зеркала его
Все искажают; призраки есть даже
В аркадиях его вечнозеленых;
Утопии то вечной соблазняют
Юностью его, то вдруг — самоубийством.
Розетта думала:
Мы с Фолли Сигерса обозревали[vii]
Что было нашим от рожденья: волны
Земли за слоем слой, клубясь вставали,
Пока вдали не вспыхивало море;
От северных изрезанных нагорий
Холмов известняковых, рассеченных
Дождей ножами, до долин усердных,
Как перемёт, бежала цепь прудов
И мельниц, чистых ручейков собранье
В согласии вливалось мягко в реку,
Бродившую по воле между парков
И пахотных земель, потом мурлыча,
На юг текла в просторную равнину.
Нагорья с двух сторон, плетясь, спускались,
Налившись силой бархатной, в луга
В сидячие сады оседлых мест
С их многолюдьем; тучные стада
Паслись в тени дубов могучих, овцы —
В лощинах древних, испещренных
Излуками, а длинноногих дам
С коротконогими собачками
Любовники выгуливают возле
Мелеющих ручьев. Уютный край:
Возвышенный, созвучный свод, опора
Бродячая легко являли формы
На той равнине гордо: св. Петр Желудь,
Св. Укроп-в-глубинке, Св. Пчелка-le-bone,[2]
Св. Пыльца, св. Ботольф-меньшой,
Св. Ракитник-Альб — высокие ростки
Готические в греческом пространстве,
Склонясь над каждым лиственным приходом,
Как лорды, где викарии в деревне
В прохладных спальнях грезят о приходах,
Пока в саду у пастора грачи
С рассветом не заступят на свой пост
Сладкоголосый.
Эмбл думал:
Замкнуты в себе,
Всё размышляют до закрытья баров
О бытии, отчуждены они,
Неудовлетворенные, могли бы
Творцами стать, когда бы подсказали
Им цели новые. Грустя, сидят,
Охотясь за «Быть может» год за годом,
Не продвигаясь дальше самых первых
Замет и наблюдений, те фантомы,
Кто выпивкой по волшебству стремятся
Восстановить свой первобытный пакт
С незамутненным чистым чувством, плоть
Как перед первым сексом (Древний
Покой тот без культурного греха,
Который у Адама был до Евы),
На дверь уставясь, ночь за ночью ждут,
Что Безымянный бог морской с улыбкой
На берег выйдет, наконец, плечист,
Застенчив, их удобную мечту,
Хотя опасную, он поддержать
Готов; а в прериях, где между тем,
Никто не думает, какие беды
Грозят в морях, где мелкие торговцы
С угрюмою родней в качалках-креслах,
В поросших мхом домах мамаши,
Которым не до битв добра и зла,
Скорбят о собственных, мечты, мрачнея,
Сужают зренье; голосом унылым
Взывает каждая с надеждой, напряженно
Вздыхая над водой похолодней
О тех, кто медленным виденьем гаснет.
Однако теперь неожиданно банальным шумом врывается радио
в их обособленные друг от друга чувства, убеждая их обратиться
к общему миру великой бойни большого горя, начав этих незнакомцев сближать друг с другом, хотя сами они этого еще не осознавали. Ибо в ответ на
официальное сообщение:
Теперь о новостях. Ночные налеты
На пять городов. Начались пожары.
Угрожающим броском сдавили,
Как клещами. Третья дивизия
Наращивается на побережье.
Снайпер спасся чудом. Подозревают, что
Завод сталелитейный приостановил
Работу из-за саботажа. Укрепленный пункт
Удерживают фанатичные нацисты.
Героические морские пехотинцы
Пересекли Ла-Манш. Парикмахер
Из Рочестера обманул врагов. Финны
Игнорируют призывы к миру. Папа
Осудил злоупотребленья стран оси.
Подпольщики взорвали мост.
Тибетские молитвенные колеса
Победу предсказали. Танки взяли
Жизненно-важный пункт. Конгрессмен
Крен влево предсказал. Крейсер затонул
В Валдивской котловине.[viii] Обреченные матросы
Играли в покер. Репортер убит.
Мэлин думал:
Неразговорчивы, напряжены,
Взлетели мы, волнуясь; все приборы
Мерцали, до рассвета далеко;
Сердца стучали; подошли мы к цели
И понимали: наше Здесь закрыто
От тех, кто Там, ибо мечты разнились:
Мы умирали в их мечтах, а в наших —
Мы убивали, становясь отцами;
Как руки на курках, другие цели
Готовы поразить; на цель зайдя,
Мы стали сеять смерть и разрушенье,
Сверкали снизу яростно снаряды,
Мы ж аккуратно клали яйца бомб
В их гнезда: вылуплялись вмиг птенцы,
Меж улиц содрогнувшихся дома
Пылали, когда окатили мы
Их город ярым градом наших слез:
Мы развернулись на второй заход,
Но в высоте ждала нас вражья стая,
Горя отмщеньем в утренней прохладе, —
Настало утро, не суля любви,
Бог тяготеньем ярости, мощней
Любви, ее затмил. Отбились мы,
Но дорогой ценой потерь. «Зачем
Меня убили?» — Берт спросил, стрелок,
Ответа не запомнив, нас покинул.
Мы видели, как падали другие,
Как вспышки, в смерть, оплакивая их,
Пока спешили мы домой на базу,
К святыне чая с тостом причаститься,
Пока со всех сторон отважный хор
Ручьев с дроздами пел фиоритуры
Вне исторического чувства правды
О времени для всех и навсегда;
Мои часы застыли, заикаясь:
Погибло много; многих смерть возьмет. [ix]
И Квант думал:
Все горести войны могу представить.
Поблескивали дула наших ружей
В засаде; месиво в горах: крошились
На нежные кусочки минералы;
Плоть, возбужденная крутым визитом,
Столь прежде резвая, теперь лишь глупо
Бормочет и садится апатично.
Лежали тысячи, как рухлядь, вдоль дорог
В руинах и разбросаны в лесах,
Бесчувственные на равнинах снежных
Или как сор на побережьях низких,
Где галька лишь шуршит под шумом волн,
Едва катавших между волнорезов
Раздутые бесполые тела,
Навеки без надежд — серьезна почва:
Беря ответственность, земля вбирает
Весь выброшенный груз из крови, грез
И шуток, из костей рождая почки,
А из мозгов — растенья или овощ.
На кухне выжившие при свечах играют
В картишки, а в амбарах среди крови
Мужчины перевязанные в страхе
К прикладу или к дружеской руке
Все тянутся — их поглощает тьма.
Погибло много; многих смерть возьмет.
И Эмбл думал:
Утесы были высоки; орлы
Сулили жизнь без адвокатов. Наш
Конвой на север повернул, пока
Без устали сплетали сеть из света
И грустных криков чайки. Океан
Бесчувственный на много миль простерся,
Оплакивая редкий смех наш, песни
В глухой тонули глубине, вокруг
Лежали дюны безразлично, холод,
Где лишь киты были теплы, однако
На дикую природу шла охота
Здесь из металла фауны, ведомой
Не голодом, а ненавистью лишь,
Охотились на наши пароходы.
Мы проглядели все глаза до боли,
Прислушивались и во сне к удару,
Который страх в реальность превратит.
Случилось это на четвертой вахте,
Торпеда врезалась по носу слева:
Убил на месте многих взрыв, и вспыхнув,
Заполыхала нефть, где задохнулись
Другие; третьи, пояса надев
Спасательные, плыли по теченью,
Покуда не замерзли; молодые
Поплыли, но их захлестнули волны,
И невозможно было им помочь,
Они из вида скрывшись, шли на дно,
Добычей становясь акул и прочих
Амёбовидных монстров любопытства,
Утратив имя, стали воплощеньем
Страданий и тревоги для других.
Погибло много; многих смерть возьмет.
Розетта думала:
В сознанье вижу осажденный остров,
Который мне однажды домом был.
Вокруг садов зеленых, между белых
Боярышниковых изгородей едут
Составы госпитальных поездов,
Везя свой груз израненных мужчин
Домой, болящих, через зелень пастбищ.
Два виртуоза, два непримиримых
Соперника в людьми набитом зале
Дуэты для сирот и вдов играют,
А для ушей попроще в кабаре
И клубах популярные певцы
С огромным чувством. Думаю я также
О покоренных странах, где, наглея,
По встречной полосе мчат офицеры,
И по ночам под барабанный бой
Там трибуналы заседают; толстяки
Все в штатском, серые снуют угрюмо
По пристаням или вокзалам, либо
В фургонах рыщут по ночам, охотясь
За жертвами, чтоб в камерах потом
Звуконепроницаемых допрос
Вести по делу Нарушенья Чести,
А заговорщики в турецких банях
В махровых полотенцах обсуждают
В деталях новой жизни план и нормы, —
Для времени их это — полуправда.
Народов судьбы по ночам решает.
Не все равны: те трое на ковре
Стоят и ждут Четвертого в раздумье,
Диктующего им, пока нежданно
Из двери боковой он, тих и скор,
Не явится, неумолим, как смерть,
Вина иль скорбь: приветствуя их, сядет,
Как повелитель жизни, но вполне
Естественен, он чует, улыбаясь,
Грядущие без запаха века,
Порядок разрешенных удовольствий
Контроля паспортного, часовых,
Снотворного, валюты подконтрольной,
Планеты нравственной, безалкогольной,
Террором укрощенной: он депешей
В движенье массы серые приводит.[x]
Погибло много; многих смерть возьмет.
Когда же в завершенье аппарат сказал:
Купите облигации. Сдавайте кровь
И назовите нашу станцию.
они уже не в силах были мысли в себе держать, и повернувшись
друг к другу на высоких деревянных табуретках, познакомились.
Розетта заговорила первой:
Кошмары с числами у новостей в цене.
Мэлин затем:
Чуть преступленье —обвиняют всех.
Потом и Квант:
Мир должен вымыться и отдохнуть недельку.
На что ответил Эмбл:
Все ж лучше варварского беззаконья.
История рассказывает больше,
Чем утаит, о воле злой, а мудрость —
Лишь без глагола междометья, где
Растет безбожье, как чертополох
Зеленый на руинах правоты.
Предупреждает скрытная земля,
Разрытая лопатой: обнажаясь,
За слоем слой разграбленные храмы
Являя и останки мирных граждан.
На землях пахотных вольготно жили,
Безоблачен был ум, черты красивы,
Носили на костях прекрасных плоть
Легко по жизни и детей любили,
Явленьям мира чувства все открыв:
Волне и гальке, бабочке и вепрю,
Как личности, портреты рисовали,
Похожие на ближних, кого знали
И окликали их по именам;
Что чувствует листок от них мы знаем.
О лебеде и о разлуке пели
У озера, когда луна всходила
И шелестели тростники, — кротки
И не воинственны; их ритуалы
Включали все пять чувств; предпочитали
Морали Спарты ароматов спектр,
Деянию — искусство. Но нежданно,
Когда в цветенья месяц лепетали
Пролески, на тропинках вдоль каналов
Там близорукие ученые
Понятья уточняли, о помолвке
Сердец двух юных объявили, орды
Из черных тундр, лишайников, базальта,
Из крайних северных пределов диких,
Приземистые всадники за пищей
И пастбищами, вытоптав траву,
В соцветья вторглись городов
Смеющихся. Мечи и стрелы их
Нарушили покой, огонь и страх
Познали, кровью истекая пали,
Все сгинули, закрылись все глаза,
В забвенье они канули навек.
Мэлин сказал:
Но варвар новый — не дикарь пустыни,
Не из лесов: заводами взращен,
Компании и университеты
Ум воспитали, многие журналы
Его поддерживали убежденья.
Он здесь рожден. Бравада револьвера
Вошла сегодня в моду, и культ смерти,
Как дома, в этом городе себя
Сегодня чувствует.
Квант сказал:
Страх солдат
И выстрелы утихнут очень скоро,
Разрушенные будут города
Подчинены, конечно, городами,
Что меньше претерпели разрушений,
Казнят известных деятелей за
Убийства массовые, но что нами
Здесь движет, как желанье защитить
Друзей от ненависти вражьей, тоже
Закончится. Что пожелать еще?
Чем зло иль добродетель станут нам
После победы? Прекратится праздник,
Притихнет грубая толпа, поскольку
Рука в руке идут за колесницей
Завоевателя наследники —
Общественный палач и расточитель.
Розетта сказала:
Забвенье, ложь — полиция для мира
Во время мирное. Забудут вскоре,
Чему нас научила боль. Как будто
То, что могло произойти, свершилось,
Мы празднуем — не то, что есть на деле,
Ослеплены своею похвальбой.
Потом придут те страхи, что страшат нас.
Во снах встречаем мы детей-кретинов
Пороков наших и пиров; угрюмо
Оглядывания назад придут
И побредут через ворота плача,
С угрозой иль смеясь сквозь слезы,
Банальности ночные, переезды,
Крушенья, драмы, правонарушенья,
Смешки и тигры, армии, кусты
Из роз, тревожный монстров рост
И плесени на памяти, в которой
Каракули покойников, досье
На позабытых языках, отчеты
Чрезмерно длинные, чтоб их достать
При сделке, да и времени уж нет,
Поскольку время просыпаться. Нам
Тепло, наш молод мир, но мы дрожим,
Поскольку разуму наперекор
Огромная, ужасная угроза
Как горб Сатурна над Мимасом[xi] скромным,
Нависла, предвещая смерти, войны,
Ужасней прежних, — мерзости зима
Грозит всю жизнь продлиться. Губы сухи,
Колени онемели, а досада
Гигантская, вздохнув, на нашу жизнь
Набрасывает свой передник праздный,
Усаживаясь караулить день.
И цели нынешние проклиная,
Нас давит тяжесть прошлого, как Альпы,
Ибо отсутствующих потерять
Нельзя —грамматику беды и скорби
Юристы так определили: вечно
Их призраки, повешены ль они
Иль обезглавлены, встают — в домах
Недоброе замыслив против добрых
Гостей-правителей, пусть плоть виновна,
Беснуется, однако не смирилась,
Казненные выносят приговор
Веселым, справедливым; много хуже
Кошмар младенцев нерожденных,
Без будущего. Наши неудачи
Дают их возмущенью власть над нами,
А наш Сион — Содом лишь обреченный,
Который до разрыва сердца пляшет
Под приторную музыку; Гоморра,
Влюбленная в себя саму, устала,
Хотя ее мечты еще всевластны,
Они уже не в силах обновляться.
Они погрузились в молчание и мгновенно в их сознание вновь проникло радио, теперь неумолимо вкрадчиво возвещая всем Джо Доуксам и всем рядовым Джонсам[xii] радостные вести:
Отличается от всех. В нем есть эта особая
Демократическая элегантность. Легко чистится.
Обрадует и дедушку, и вашу девушку.
На всю жизнь. Не оставляет запаха.
Сделано в Америке. Современный продукт
Технологии и нервов с новым восторгом.
Иметь патриотично. Вскоре будет
Запатентован. Стоит попробовать.
Одобрено наукой. С добавками умелых
Шотландцев. Исключительным успехом
Пользуется в высшем свете и у дяди Сэма.
Большой спрос у подростков.
Просто спросите.
От предмета и тона сообщения у них свело скулы, особенно у Мэлина, на которого напал приступ красноречия, поэтому он угостил всех выпивкой, а потом сказал:
Вот мы сидим,
Пригвождены к огням и стойке бара,
К ночному запаху и шуму Эль
На Третьей Авеню,[xiii] но мысли наши
Вольны… Куда им плыть? Быть может, в дикость
Ту первобытную, где ледников подковы,
Отброшенные в цирки, сжались, сгинув,
И земноводные между деревьев хвойных
Шли к крохотным утопиям неловко
Где вечная весна и витамины,
Для всех — искусство, визы для собак
И виллы. Или вверх иль вниз, туда
Где чуждые сокрытые миры,
Что выявляют лишь приборов линзы?
Но Эмбл был против:
Не надо монстров, укротить своих бы.
Розетта также не согласилась:
Желанья — путь в ничто, я здесь останусь.
Квант не принял тоже:
Довольно пуст сей вид слепых небес.
Мэлин предложил:
Тогда давайте
Рассмотрим неустанное Сейчас
Того, кто путешествует сквозь время,
Его уставший ум предубежден
Против огромности, поскольку тело
Должно преувеличивать, чтоб жить,
Он увлечен надеждой разыскать
Скрывающегося себя, однако
Найти боится, от рожденья к смерти
Бредет, преследуем безумьем; образ —
Хвастлив ли, робок, — жизни должен
Одновременно быть внутри и вне
Того, что он избрал за образец.
Беспримесное «Я» должно отдать
Отчет в том, что есть и другое «я»,
И поприветствовать то силовое поле,
Где думает, как кажется ему;
Прошедше-настоящее его,
Предполагающее смерть, должно
Спросить, кто он такой, чтоб стать и сбыться,
Наполнив смыслом жизнь, что опустив,
Что подчеркнув, к инакости стремясь.
Для человека это важно, ибо
Он отдает отчет в происходящем
Себе и чувствует вину — душа
Виновна падшая, но в силах объяснить
Любое «что» в его вселенной, кроме
Лишь почему не благ он и не бог —
Вина, конечный факт, неразрешимый,
Что не дает связать все нужды в узел,
Намеченные цели непостижным
Необратимым страхом стать не тем,
Кем он хотел в том мире, где хотел.
Квант согласился:
Заставьте старого брюзгу запеть
Эмбл согласился тоже:
Свяжите ложь его вы с тягой к правде.
Розетта согласилась также:
Допрос устройте, чтоб сознался сам.
Радио попыталось прервать их, заметив
А сейчас капитан Кидд в программе
экзаменующей НАСКОЛЬКО ВЫ СМЕТЛИВЫ
Но Квант поднял палец и немедленно прервал его.
Послушай, Ящик,
И помолчи. Послушай вежливо
Нас реформаторов, кто основали вчетвером —
Почему бы нет?— Группу Раз-Два-Взяли,
Клуб Ганимед Скучающих по дому юных ангелов,
Арктическую Лигу Рыб Тропических,
Фонд Сорванцов Застенчивых Невест
В Таверну Сан-Суси, собрались беспечно
На Праздник Мысли: тема заседанья
или
ЛЮБОПЫТНЫЙ СЛУЧАЙ ХОЛОДНЫХ НОГ
или
СЕМЬ ЭГОИСТИЧНЫХ ЛИШЕННЫХ УЖИНА ВЕКОВ
И теперь, по предложению Розетты, они оставили табуретки в баре
и перешли в более тихую интимную обстановку отдельного кабинета. Выпивка была заказана и дискуссия началась.
[1] Злорадство (нем.)
[2] Благая, добрая (франц.).
[3] мизерере — Господи, помилуй (лат.).
[4] Замок (нем).
[5] Человек бездны по случайности (лат.).
[i] Джон Бетжемен (англ. Sir John Betjeman; 1906–1984) — британский поэт и писатель, один из основателей Викторианского Общества. Был поэтом-лауреатом Англии; посвящен в рыцари и удостоен королевской медали за вклад в поэзию. Посвящение ему неслучайно, так как Бетжемен считался мастером описания, эклог, а Оден признавался, что этот жанр в то время ему давался труднее всего. В этой поэме, особенно в словах Розетты, немало описаний, соперничающих с эклогами Бетжемена.
[v] Поминовение всех усопших верных (лат. In Commemoratione Omnium Fidelium Defunctorum; День поминовения душ умерших родственников), отмечается в римско-католической церкви 2 ноября, вослед за днем Всех Святых. В отличие от Дня Всех Святых, это прежде всего поминовение умерших родных и близких. В этот день в разных странах принято ходить на кладбища, убирать могилы зеленью и цветами, зажигать на них свечи, устраивать общую семейную трапезу.
[vii] Фолли или Каприз (от англ. folly — причуда, каприз) — небольшое здание или иной архитектурный объект, применяемый обычно в дворцовых и парковых ансамблях. Обычно это забавное или экстравагантное здание, либо здание, предназначенное для иных нужд, нежели те, на которые указывают его конструкция или внешний вид, например, Ласточкино Гнездо в Крыму. В Англии и Ирландии весьма распространены замки или башни такого типа. Название вымышлено, как и названия церквей, но по описанию совпадает с горой (или холмом) Гарроуби (Garrowby Hill) в Йоркшире, месте рождения Одена.
[viii] Валдивской котловине (англ. Valdivian Deep)— название дано в честь немецкого крейсера «Вальдивия» (не путать с городом в Чили), на котором в 1898-1899 биолог Карл Чун (Carl Chun) сделал ряд открытий. Русское название: Африканско-Антарктическая котловина — обширная подводная котловина в подводной части Атлантического и Индийского океанов, расположенная между материковым склоном Антарктиды, Южно-Антильским хребтом, Африканско-Антарктическим хребтом и хребтом Кергелен. Источники:
[ix] Погибло много; многих смерть возьмет. — Рефрен является аллюзией на древнеанглийскую элегию «Жалоба Деора» из Эксетерской книги, о злосчастиях менестрелей, о которой упоминает в «Исторической поэтике» А. Н. Веселовский и которую впоследствии перевел на русский язык В. Г. Тихомиров (Древнеанглийская поэзия, М. Наука, 1982): «Как минуло то,/Так и это минет».
[xi] Мимас (Мимант) — в греческой мифологии — один из один из ста пятидесяти змееногих гигантов; принимал участие в битве гигантов и олимпийских богов; по одной версии поражем Гефестом, по другой Аресом, по третьей — Гераклом. Очевидно, У Одена аллюзия здесь не на мифологию, а на астрономию: так назван спутник Сатурна, открытый в 1789 г. Уильямом Гершелем.
Сообщения
Комментариев нет:
Отправить комментарий